Эли Люксембург - Скопус. Антология поэзии и прозы

— Врачи говорили, что положение серьезное. Двухстороннее воспаление легких, общее истощение.

— Вот сволочь!.. Но врачи спасут его, они постараются! С матерью его, с Галей Блюмкиной, разберемся, попытаемся ей помочь. Она еще увидит радость от своего мальчика!.. А вам спасибо за информацию. И, вы знаете, за горячность вашу тоже спасибо, только ее нужно направить на другое. Не ломитесь вы в открытую дверь!.. Да вы сидите, сидите! Куда же вы? Я кофе сейчас заварю. Придет Винокур, музыку послушаем. Он ездил в Москву, привез новые пластинки. Куда же вы?.. Работа ждет? Какая работа в воскресенье?.. Что ж, идите, работайте. И с любым вопросом — ко мне, сразу ко мне. Чем могу — помогу… Ну, не болейте! Счастливо!

— Может, пойдем ко мне? — предложила Галина, когда мы вышли из проходной. — У нас, правда, не очень шикарно, — добавила она смущенно. — Ну, просто посидим, поболтаем…

Болтать мне с ней было совершенно не о чем. Я сказала, что хочу поехать на пляж.

— Тогда давайте сядем на одиннадцатый! — она весело направилась к остановке, словно само собой подразумевалось, что мы должны ехать вместе.

Бывают же такие люди — первый попавшийся случайный знакомый у них мгновенно становится приятелем и другом, будто они всю жизнь только его и ждали. Я объяснила, что имею в виду не городской пляж, а Зеленый мыс. Несколько лет назад мы жили там с мужем и детьми в кемпинге. Галине было все равно, куда ехать. Наверно, если бы я сказала, что сию минуту отправляюсь в Среднюю Азию, она бы и тогда увязалась за мной.

Мы втиснулись в переполненный автобус и всю дорогу, километров двадцать, простояли, притиснутые друг к другу. Галя жаловалась, что закрутилась и замоталась, ни на что не хватает времени, на работе никто ничего не хочет делать, все спихивают на нее. (За те три дня, что я провела на студии, Галина просидела за своим столом не больше двадцати минут, все остальное время она суетилась в коридорах, в буфете, бегала в соседние комнаты, разыскивая какие-то пропавшие материалы, которые она точно кому-то отдала, но не помнила кому, и других сотрудников, из которых тоже никто на своем месте не сидел.)

— Ковалев вообще за два месяца подготовил одну программу на двадцать минут, и как будто так и надо!

Ковалев… Кто это — Ковалев? Наверно, полный мужчина, что сидит напротив нее…

— Иващенко, это и говорить нечего — даже фотографа не может обеспечить! — сообщала Галя торопливым обиженным голоском, словно боялась, что не успеет рассказать обо всех.

Деваться мне было некуда — приходилось слушать.

— Хорошо, хоть Лизка сейчас с садиком на даче…

Наверно, ее дочка. Мы проехали через город и попали в район заводов. В окна ударил резкий, мучительный запах химического производства. Кажется, прежде здесь все-таки не было такой ужасной вони. Автобус трясся по булыжнику и никак не мог обогнать ползущий впереди трамвай. Галина продолжала говорить, теперь она рассказывала о каком-то своем приятеле, приехавшем сюда недавно из Ленинграда: такой прекрасный специалист, такая умница, но вот не умеет устроиться, работает простым инженером, и то хотят вытурить… Заводы остались позади, потянулся рабочий поселок, но тошнотворный запах почему-то никак не выветривался.

Автобус постепенно разгрузился, я смогла отодвинуться от Гали и, от нечего делать, стала разглядывать ее платье и жакет. Желтая материя с коричневыми пятнышками — «под леопарда» — считалась модной лет десять назад, теперь в Москве такая расцветка уже почти не встречалась. Галин костюм был сшит очень хитро: материал подобрали так, что на платье преобладал желтый цвет, а на жакете коричневый. Правда, ни тот ни другой совсем не шел к ее смуглому лицу.

Наконец, мы вылезли из автобуса, перебрались через железнодорожную насыпь, миновали полосу низеньких колючих кустиков и попали на пляж. Знакомый навес, те же грибочки, только краска облупилась. Людей непривычно мало, песок засыпан мусором. Не сезон, да и вечер уже… Я начала раздеваться и подумала о своей спутнице — как же она будет купаться? Купальника-то у нее нету…

— Что ты! — успокоила меня Галя (в дороге мы как-то быстро перешли на «ты»). — Я в нем всегда хожу.

— А обратно в мокром поедешь?

Она призадумалась, огляделась по сторонам и махнула рукой:

— Купаться буду без лифчика, а плавки после сниму и все. Подумаешь, кто увидит-то…

Тело у нее было желтое от старых загаров, грудь маленькая, но с большими темно-коричневыми сосками. Прикрывшись руками, она побежала к морю. Я тоже зашла в воду и поплыла, но все вокруг было как-то нехорошо. У берега волны сбивали — желтоватую пену, и даже на глубине вода оставалась мутной. Заходящее солнце подсвечивало плывущий со стороны заводов сизо-желтый дым. Мне казалось, что и здесь я чувствую его мерзкий запах. Тащиться в такую даль только для того, чтобы найти вонь и грязь… как глупо!.. Уж лучше было поехать на городской пляж. А ведь четыре года назад мы прожили здесь почти целый месяц — пока нас не выгнала холера — и было солнечно и чисто: прозрачное море, прозрачный воздух… Годовалый Том — совсем голенький, в одной войлочной шляпе с широкими полями, стащил у итальянцев полотенце и с добычей в руках, захлебываясь от счастья, зашлепал беленькими ножками по воде…

— Поплыли к буйкам! — позвала Галя.

Я помотала головой: нет, я устала и замерзла. И вообще хватит — солнце уже еле просвечивало сквозь дымную пелену, последние купальщики торопились одеться и уйти. Я вышла на берег и стала растираться полотенцем. Галя запрыгала рядом на одной ноге, вытряхивая воду из уха. Я накинула на себя платье и старалась вытянуть из-под него мокрый купальник. Налетел порыв ветра, я глянула на небо, но невозможно было разобрать — край тучи навис над горизонтом или шлейф дыма. Во всяком случае, следовало поторапливаться. Я взялась за трусы, уже сунула в них одну ногу, ну тут ветер так рванул, что сбросил со скамейки мою сумку — она раскрылась, бумажки разлетелись, закружились, я поскакала за ними, придерживая рукой трусы, Галя тоже бросилась вдогонку, но поймать удалось только командировочное удостоверение. Остальные документы и деньги исчезли, как сквозь землю провалились, вместо них попадались обрывки оберточной бумаги и всякий мусор. Вот так история — черт знает что! Паспорт-то, по крайней мере, не мог далеко улететь, он ведь тяжелый… Кое-как подтянув трусы, я вернулась к скамейке, заглянула в сумку — в кармашке задержалась лишь Машина карточка, все остальное высыпалось и пропало. Я подняла с песка мокрый купальник, сунула вместе с полотенцем в пустую сумку, Галя подала мне пилку для ногтей, губную помаду и пачку анальгина — все, что ей удалось подобрать.