Питер Тейлор - Вызов в Мемфис

— Клары нет. Ее здесь нет. — Он говорил сквозь зубы, едва размыкая тонкие губы, сжатые очень плотно.

— Может быть, ее задержали, — предположил с надеж­дой Алекс на переднем сиденье, хотя, думаю, мы все мгновенно поняли, что ее не будет.

— Посмотрим-посмотрим, — снова процедил сквозь зубы отец. Начал опускать окно. Не успел священник взять ручку и открыть для него дверь, как отец практически выхватил голубой конверт из расслабленных пальцев.

— Ее нет? — спросил он, глядя во встревоженные карие глаза молодого пастора. При этом отец снял шляпу — как я понял, в знак уважения к сутане, — и передал ее подержать мне. Открывая конверт, он снова бросил взгляд на священника. — И не будет, да? — спросил он нерешительно, словно надеясь на опровержение. Потом прочел про себя записку, едва шевеля губами.

Сперва этот светлокожий, кареглазый, лысеющий священник молчал. Наконец он выдавил:

— Думаю, нет. — А после очередной паузы сказал отцу: — Но не хотите ли войти? Если поговорить, вам станет легче.

Отец поднял глаза от единственной страницы в руках. Потом снова опустил и перевернул ее, чтобы убедиться, что на другой стороне ничего нет. Больше не поднимая глаз, он ответил:

— Нет, думаю, это не поможет. — Наконец, все еще не поднимая глаз, он передал записку мне, забрал шляпу и снова надел ее.

Миссис Клара Стокуэлл рано утром отправилась «в автомобильное путешествие в Калифорнию» в компании подруги. Она будет отсутствовать три месяца, но не называла конкретный пункт назначения. В записке она говорила, что знала, какой это жестокий и трусливый поступок. Но «все сложилось так», что она поняла: в их браке не будет счастья. Ему нужно думать о детях, писала она. Прочитав записку, я услышал отца.

— Я бы мог подождать и три месяца, хоть в моем возрасте это немало.

Только тогда я понял, что, хотя он забрал письмо у пастора и снял шляпу, его левая рука все еще держала мою. И теперь он начал ее высвобождать и поглядел на меня с упреком, будто признавая, что это с самого начала был глупый жест. Все еще с запиской в руке — не смятой и не разорванной — он сидел навытяжку, в ровно надетой шляпе. Между тем Алекс прислонился лбом к рулю, а молодой священник с сочувствием смотрел через стекло, которое отец уже поднял.

— Нам лучше отправляться, — сказал наконец отец. — Хочу вернуться домой и узнать, что еще приготовили девочки.

Я не ожидал, что он скажет это так откровенно, и почувствовал шок, будто коснулся электрического провода. Но при этом на его губах играла холодная невыразительная улыбка. И это была единственная его реакция в отношении любых подозрений, что к событиям утра приложили руку Бетси и Джо, или любых подозрений, что события заговора еще не закончились.

От портика пресвитерианской церкви миссис Стокуэлл до порога отцовского дома была всего какая-то миля. Отец как будто забыл, что с ним в машине я и Алекс. Время от времени он кивал, поднимал брови, сжимал губы. Он явно вел сам с собой какой-то диалог, но в его поведении не виделось ни единого признака старости или маразма. Я уже видел слишком много раз, что он точно так же вел себя и в молодости. Как часто я замечал, как он сидит в стороне от всей семьи, хотя нарочито остается в той же комнате! Это значило, что его поглощала некая проблема, личная или нет, но вскоре он ее решит. Пока мы ехали через восточный конец города, он сидел, сложив руки на груди и глядя яркими голубыми глазами в спинку сиденья перед собой. На миг он оставил меня и Алекса Мерсера — своих главных сторонников в нынешнем предприятии. Тем самым он говорил нам, что с этого момента пройдет через все один, как всегда один проходил финишную прямую, но и рассчитывал, как всегда, что окружающие будут на его стороне и не оскорбятся погружением в себя или непрестанными требованиями поддержки.

Все десять-двенадцать минут поездки от церкви до дома я был уверен, что он либо отправится в Калифорнию и найдет миссис Стокуэлл, либо прождет три месяца до ее возвращения, либо найдет себе другую невесту — хотя бы ту, которая заинтересуется его деньгами, антикварной мебелью и положением в маленьком мирке Мемфиса настолько, что ее не спугнут ревнивые дочери. Я был уверен, что, несмотря на возраст и немощь, он так или иначе победит, и утешился уже той мыслью, что при его железной воле (и в наши просвещенные времена) у сестер никак не получится спровадить его в дом престарелых или на какую-нибудь хлопковую ферму у Миссисипи. Казалось невозможным, что сестры могут сделать больше, чем уже сделали, и снова встать у него на пути. Я не знал, как именно, но понимал, что они добрались тем или иным путем до миссис Стокуэлл. Однако больше они на это явно не пойдут. Цена для их гордости будет слишком высока.

Но когда мы свернули на двухакровый участок отца между кустами самшита у въезда, я тут же увидел большой и какой-то чужеродный прямоугольный объект — перед домом, в конце двух рядов старых кедров, что росли вдоль дорожки. Дом располагался в сотне метров от улицы, и, когда мы проехали половину этого расстояния, я узнал в постороннем объекте коммерческий фургон для переездов. Я опознал его мгновенно по названию местного склада, написанного на борту большими красными буквами. Полагаю, Алекс и отец узнали его в один момент со мной. Отец наклонился вперед, чтобы приглядеться, и сказал:

— Будь я проклят! А это еще что? — Как и раньше, казалось, он говорил, не разжимая губ.

— Кто-то въезжает или кто-то уезжает? — спросил Алекс Мерсер. И когда мы подобрались ближе, я увидел трех-четырех человек, которые выставляли на траву коробки и ящики разных размеров, а также разнообразные стулья, столики и другие мелкие предметы домашней мебели. Там же, на лужайке, были Мод в черной форме и Хорас в белом халате — оба помогали заносить вещи в дом отца.

— Кто-то въезжает, — сказал я тут же, словно пробуж­даясь ото сна и чувствуя необходимость все объяснить. По своей привычке в подобных случаях, теперь я думаю, что в первый же миг, когда увидел фургон, уже не сомневался, кто именно въезжает. Сестры Бетси и Жозефина переправляли все свое драгоценное и незаменимое имущество из старомодных двухэтажных домов в центре в свободные комнаты современного одноэтажного коттеджа отца в пригороде. Они отказывались от своей заветной независимости! И отказывались ради того, чтобы предотвратить любые будущие угрозы брака престарелого родителя. То, что они отказывались от заветной независимости, казалось практически невероятным. Но теперь я понял, каким сильным было их устремление, насколько они были готовы удержать отца в статусе вдовца.

Когда мы остановились перед входной дверью, Алекс наотрез отказался войти в дом или даже ступить ногой из машины. Я знал: он думал, что не сможет видеть моих сестер. А когда мы с отцом высадились и я забрал сумку с переднего сиденья по соседству с Алексом, он даже не повернулся в мою сторону. Я понял, что в этот момент он не мог видеть не только сестер. Он насмотрелся на нас всех. Но сам я не спускал с него глаз, пока он проезжал между кедрами и самшитом. При этом он ни разу не бросил назад прощального взгляда.