Ибрагим Рахим - Судьба

— Вы уже не мой начальник.

— Но я муж, — сказал он, закуривая и качая спичкой в воздухе, чтобы сбить с нее пламя. — Это больше. Особенно, если учесть магометанский обычай…

Как всегда он говорил с ней усмешливо. И вдруг она подумала, что так было всю жизнь, о чем бы они ни говорили. Она для него оставалась ребенком, все еще ребенком. А он для нее? Он был на двенадцать лет старше и столько же они прожили вместе. Почти столько же, но первый раз она подумала о нем, как о человеке, у которого была своя жизнь… Отдельная от нее. Она бегала в школу, когда он взрывал мосты на войне. Он воевал в саперной роте, водил бойцов ставить мины, иногда в тыл врага, в его руках все время была взрывчатка… Когда ему бинтовали раненую голову, она заплетала косички и даже не знала, что он где-то живет на свете… Потом они впервые переглянулись на студенческом вечере самодеятельности, устроенном в честь фронтовиков. Все смотрели на сцену, а он на нее… Потом он первый раз после войны надел рубашку и галстук и пришел за ней в общежитие… Воротничок давил ему шею, галстук сползал, подруги смеялись…

Оттого, что она сейчас думала о нем отдельно от себя, он становился ей еще дороже. И что-то беспомощное в нем требовало ее участия, а он все относился к ней, как к ребенку, и это было несправедливо. Ну что ж, это можно стерпеть… Не обязательно было словами доказывать свою любовь. Слова — воздух, о них не обопрешься. А ей хотелось протянуть ему руку для опоры. А то, что он все еще считает ее ребенком, только говорило о его любви… Пусть! Значит, он не замечает, что она постарела на двенадцать лет.

Раньше он частенько ругал ее за вспыльчивость. По молодости… Это была не вспыльчивость, а пылкость… «Тише, Уголек, — усмирял он ее, — спокойней. Девчонка, девчонка…»

Она смотрела в окно. Ей было видно, как скакали воробьи в пустой чаше фонтана среди молодых и уже кривеньких акаций. Фонтан очнется к вечеру, сейчас бесполезно раскидывать жалкие брызги на жаре. Они высохнут на лету, как ничтожные капли на жаждущих губах, без пользы. Чтобы утолить жажду, нужно много воды. И много решимости, чтобы предотвратить беду. Пришла твоя пора, Ягана.

Надо что-то сделать, сейчас, немедленно…

От подъезда отошла потрепанная надировская «Волга» и, вильнув хвостом пыли, скрылась за акациями.

— Дайте мне ключи от машины, Бардаш.

Он поднял на нее свои большие, вопросительно глядящие глаза.

— Зачем?

— Я поеду к Надирову. Мы уточним отметку…

— Это можно сделать завтра утром.

— Завтра утром я начну работу, Бардаш.

— Тише, Уголек, — сказал он.

— Вы боитесь? — спросила она.

— Еще как! Обкомовский инструктор!

— Нет, я не о том… Я серьезно… Не шутите, пожалуйста.

— Но ведь я прав. Нельзя и ручей переходить наобум! Утонешь!

— Легко быть правым, когда ничем не рискуешь.

Он замял в пепельнице сигарету, потом положил ключи на край стола. И тут же прикрыл их ладонью.

— А кино?

Но то, что она сказала, против ее воли было сказано слишком серьезно. Шуткой этого не исправишь. Итак, она тоже считает, что он боится риска.

Она взяла ключи.

— Ягана!

Она пошла, но он загородил ей дорогу.

— В конце концов это мужское дело.

— Ну, так не будьте женщиной! — сказала она, понимая, что сейчас его надо задеть, обидеть, чтобы он никогда не позволил себе и тени страха в том деле, за которое брался, а дело требовало не только ума, размышлений, сомнений, знаний, оно требовало еще и надировской отваги. Всего этого она ему не сказала. Все равно он ее переспорит.

— Я понимаю… — сказал Бардаш шутя. — Вам давно нравится Надиров.

В обкоме было пусто, тихо, и стук ее каблуков донесся с лестницы. Удивленное лицо Хазратова смотрело на Бардаша из-за приоткрывшейся двери, как луна из-за облака. Увидев Бардаша одного, он понял, что они поругались.

— Ну, так у меня? В шесть, а?

Бардаш ему не ответил.

— Ягана! — крикнул он и толчком раскрыл окно.

Но она не услышала его из-за шума заведенного мотора. И он побежал за ней, прыгая через ступени:

— Ягана!

Возле его дома, на скамеечке, сидели три человека, разодетые, как на свадьбу. Они не были похожи на бухарцев. Бухарцы не носят среди бела дня ни темных пиджаков, ни вышитых сорочек. И чубов таких русых у них не бывает.

Отпустив такси, Бардаш присмотрелся к ним внимательней и развел руками:

— Бог мой! Ваня! Анисимов!

— Здравствуй, — сказал самый маленький из трех и пошел ему навстречу.

Они обнялись.

— Подожди, я что-то никак не соображу, — говорил Бардаш. — Откуда ты? Какими судьбами?

— Вот приехал подлить вам скипидарчику…

— Газопроводчик? — обрадованно догадался Бардаш, тряхнув нежданного гостя. — Уже подлили!

— Знакомься… Сергей Курашевич…

— Из Белоруссии? — спросил Бардаш.

— Давненько я оттуда.

— У меня в саперной роте был Курашевич…

— Не, мой батя артиллерист.

— А это Коля Мигунов, рентгенолог… Врач по трубам… Мои люди…

— А сам-то ты кто?

— Разберемся…

— Иван Андреевич — начальник колонны, — сказал «врач» Мигунов, долговязый парень с длинными руками, сильно вылезающими из рукавов парадного пиджака.

Парни разоделись в честь прибытия.

— Начальник колонны? — переспросил Бардаш. — Не разыгрывайте!

— Значит, уже подлили?

Анисимов знакомо улыбался быстрыми, восторженными глазами. В институте он всегда был заводилой — купаний, походов, танцев и первым получал от этого бездну удовольствия. И всегда всему удивлялся: смотри, как Жорка плавает, смотри, как Абрар танцует, смотри, как Зухра поет… И за всех радовался без зависти.

Ах, ташкентский политехнический! Сколько чудесных людей раскидал ты по свету. Хорошо, что они встречаются.

— Что же ты не зовешь домой?

— Как не зову? Идемте!

Курашевич — богатырь с плечами, на которых бревна носить, — застенчиво вынул из кармана бутылку, даже не вынул, а показал.

— Жена не заругает?

— Ее дома нет.

Дом лучился, как именинник, который ждал гостей и, наконец, дождался.

— Смотри, как Бардаш живет! Во, как живет! Видали?

— Садитесь, ребята.

— А где же Ягана?

— Там, — Бардаш неопределенно махнул рукой, — по делу…

— О, как живет! — гордился Анисимов за товарища.

— А ты-то где живешь? — спросил Бардаш.

— Иван Андреевич все в кочевьях, в кочевьях… Вел трубопровод на Кубани, в Ставрополье… А вот и в свою Азию вернулся и нас прихватил, — сказал Курашевич нараспев.

— Подумайте! Был Ваня Анисимов, стал Иван Андреевич… — Да ты что, правда, начальник колонны?

— Если здесь не снимут…

— Нет, Ваня, правда?

— Ты скажи, откуда я нитку начну?.. Говорят, у вас — куда ни ткни — зашипит… Просто море газа под песочком-то. А?