Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Весна вновь летела над землей, как легкие сверкающие брызги дождя: все умершие свершали свое чудесное возвращение к жизни в развертывающихся листьях и цветах. Бен ходил по улицам табачного города, похожий на асфодель. Здесь, в этом месте было странно видеть призрак – его древняя душа устало бродила среди приевшихся кирпичных стен и юных фасадов.

На холме была площадь со зданием суда. Машины стояли тесными рядами. Молодые люди околачивались возле аптеки.

«Как все это реально, – думал Юджин. – Словно мы всегда это знали и нам незачем глядеть. Не город показался бы странным Фоме Аквинскому [205] Фома Аквинский (1225–1274) – крупнейший средневековый богослов и христианский философ. , а он городу».

Бен бродил по улицам, хмурясь, здоровался с торговцами и наклонял свой череп над прилавком навстречу их круглым практичным черепам – фантом, тихим монотонным голосом выпрашивающий рекламу.

– Это мой младший брат, мистер Фултон.

– Как поживаешь, сынок! У вас там выращивают долговязых деток, Бен! Ну, если вы похожи на Бена, молодой человек, мы жаловаться не будем. Мы о нем высокого мнения.

«Вот так в Коннектикуте будут самого лучшего мнения о Бальдуре» [206] Бальдур – в скандинавской мифологии бог света, прекрасный юноша, предательски убитый. , – думал Юджин.

– Я пробыл здесь всего три месяца, – сказал Бен, приподнявшись в постели на локте и куря сигарету. – Но я уже знаю всех местных воротил. Обо мне здесь все самого лучшего мнения.

Он быстро взглянул на брата – эта редкая откровенность придала его усмешке робкое очарование. Но его яростные глаза были отчаявшимися и одинокими. Тоска по горам? По дому? Он курил.

– Видишь ли, стоит уехать из дома, и нетрудно заслужить самое лучшее мнение. А дома это невозможно, Джин. Они все погубят. Ради бога, уезжай, как только сможешь. Что с тобой? Почему ты на меня так смотришь? – сказал он резко, испуганный пристальным взглядом брата. Потом он продолжал: – Они испортят тебе жизнь. А ее ты все еще не забыл?

– Нет, – сказал Юджин и добавил: – С началом весны она все время со мной.

Он обжег свое горло надсадным криком.

Весенние месяцы проходили в нарастающем гуле войны. Студенты постарше незаметно исчезали и отправлялись на призывные пункты. Студенты помоложе напряженно ждали. Война не приносила им горя: это был пышный и веселый праздник, на котором, как они полагали, их могла мгновенно озарить слава. Нация купалась в изобилии. Ходили странные слухи, что к северу, на побережье Виргинии, среди военных заводов лежит страна Эльдорадо. Некоторые студенты побывали там в прошлом году и привезли с собой рассказы о баснословных заработках. Можно было получать двенадцать долларов в день, не обладая никаким опытом. Можно было наняться плотником, имея при себе молоток, пилу и угольник. Никто ни о чем не спрашивал.

Война для молодых людей не смерть, война для них жизнь. Никогда еще земля не облачалась в столь яркий наряд, как в этом году. Война, казалось, открыла залежи руд, о которых страна и не подозревала, обнаруживались колоссальные богатства, росла мощь. И почему-то это царственное богатство, этот парад мужества людей и денег претворялся в лирическую музыку. В сознании Юджина богатство, любовь и слава сливались в симфонию, в мир вернулся век мифов и чудес. Все стало возможным.

Он поехал домой, натянутый, как тетива лука, и заявил о своем намерении отправиться в Виргинию. Это вызвало протесты, но недостаточно громкие, чтобы удержать его. Мысли Элизы были заняты недвижимой собственностью и летним сезоном, Гант глядел во мрак на свою жизнь. Хелен смеялась над ним и ругала его; потом задумчиво пощипала подбородок.

– Не можешь жить без нее? Меня ты не обманешь! Нет, сэр. Я знаю, зачем тебе понадобилось ехать туда, – сказала она шутливо. – Она теперь замужняя женщина; может быть, у нее уже есть ребенок. Ты не имеешь права преследовать ее.

Потом внезапно она добавила:

– Ну, пусть едет, если ему так хочется. По-моему, это глупо, но решать он должен сам.

Он получил от отца двадцать пять долларов – этого было достаточно, чтобы оплатить железнодорожный билет до Норфолка, и еще оставалось несколько долларов.

– Помяни мое слово, – сказал Гант, – ты вернешься через неделю. Все это нелепая затея.

Он уехал.

Всю ночь он приближался к ней через Виргинию, приподнявшись на локте на своей полке и зачарованно глядя на романтический край в дремлющих лесах, белый, в пылающем свете луны, как нездешний рассвет.

На заре они прибыли в Ричмонд. Здесь была пересадка, и ему пришлось ждать. Он вышел с вокзала и поднялся по холму к прекрасному старинному Капитолию штата, залитому юным утренним светом. Он позавтракал в закусочной на Борд-стрит, по которой уже шли на работу люди. Это случайное и краткое соприкосновение с их жизнями, свершившееся после одинокого и дивного приближения к ним сквозь ночь, восхитило его именно своей случайностью. Все негромкие тикающие звуки города, который начинает свой день, странная привычность голосов в чужом месте, жадно воспринимаемые слухом после грома колес, казались мистическими и нереальными. Город существовал только через него, и он удивлялся, как он жил до его приезда, как будет жить после его отъезда. Он глядел на людей жадными глазами, которые еще хранили бескрайние лунные луга ночи и прохладную зеленую ширь земли. Они были точно люди в зоопарке, и он смотрел на них, ища особые опознавательные знаки города, стараясь обнаружить на их телах и лицах еле заметную карту их особого микрокосма. В нем проснулась великая жажда путешествий – чтобы всегда приезжать, как сейчас, на заре в неведомые города, ходить среди их людей, сидеть с ними, подобно богу в изгнании, несущему в себе огромное видение земли.

Буфетчик зевнул и перевернул шуршащие листы утренней газеты. Это было странно.

Мимо громыхали трамваи, разъезжаясь по городу. Торговцы опускали маркизы; он покинул их с наступлением дня.

Час спустя он уже ехал к морю. В восьмидесяти милях впереди было и море и Лора. Она спала, не подозревая, что глотающие пространство колеса везут его к ней. Он глядел на прозрачную голубизну неба, побеленную облачками, на край, поросший соснами и несущий на себе неуловимые признаки болот и сверкающей соли.

Поезд вкатил под пароходный навес Ньюпорт-Ньюс. Потрясающий паровоз, прекрасный, как корабль, пыхтел с неутомленной усталостью у конца путей. Здесь, возле плещущих волн, он остановился, как свершившаяся судьба.

Небольшой пароходик ждал у причала. Через несколько минут Юджин уже оставил жаркий сумрачный запах пристани и плыл по голубым водам Родса. Великолепный легкий бриз бороздил воду и пел в такелаже пароходика, рождая в его сердце музыку и упоение. Он широким шагом мерил крохотные палубы, стремительно проходя мимо удивленно оборачивающихся людей, и в его горле клокотали дикие звуки. Поджарые эсминцы, яркий сумасшедший камуфляж грузовых и транспортных судов, ленивый красный вихрь винта, полупогруженного в воду, и легкий винный блеск волн сливались в единое сияние и переполняли его восторгом. Он кричал прямо в глотку громадного ветра, и его глаза были влажны.