Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

И в такую минуту, мчась вечером по парку, упоенный мечтами о славе, он услышал, как молодые люди добродушно и грубо обсуждают его, смеются над его странностями и говорят, что ему надо почаще менять белье и мыться. Слушая, он терзал когтями свое горло.

Я считаю, что я черт-те что, думал Юджин, а они говорят, что от меня воняет, потому что я давно не принимал ванны. Я! Я! Брюс-Юджин. Гроза мазил и величайший из защитников Йела! Маршал Гант, спаситель своей страны! Ас Гант, ястреб неба, сбивший Рихтгофена [213] Рихтгофен Манфред (1892–1918) – немецкий летчик-ас, погибший в Амьенском сражении. ! Сенатор Гант, губернатор Гант, президент Гант, избавитель и объединитель раздираемой раздорами страны, скромно удаляющийся в частную жизнь, несмотря на слезные мольбы ста миллионов людей, – но лишь до тех пор, пока, как Артур и Барбаросса [214] … как Артур и Барбаросса … – Фридрих I Барбаросса (1125–1190) – император Священной Римской империи. Существует легенда, что он не умер, а спит в недрах горы Кифгаузер, откуда выйдет на помощь Германии, когда ей будет грозить гибель. Сходная легенда существует и о британском короле Артуре. , он вновь не услышит барабанов, вещающих о нужде и гибели.

Иисус Назареянин Гант, подвергающийся насмешкам и поношениям, оплеванный, ввергнутый в темницу за чужие грехи, но благородно молчащий, предпочитая смерть, лишь бы не причинить боль любимой женщине. Гант – Неизвестный Солдат, президент-мученик [215] … президент-мученик – Авраам Линкольн был убит в 1865 году фанатиком-южанином, орудием наиболее реакционных сил США. , убитый бог Последнего Снопа [216] Бог Последнего снопа . – Во многих первобытных религиях существовал обряд человеческих жертвоприношений, который символизировал гибель и воскресение бога плодородия. Обряд этот должен был обеспечить плодородие полей. , чья смерть приносит богатый урожай. Герцог Гант Уэстморлендский, виконт Пондишерри, двенадцатый лорд Раннимед, который инкогнито ищет истинную любовь в девонских спелых хлебах и находит белые ноги под ситцем на душистом сене. Да, Джордж Гордон Ноэль Байрон Гант, несущий великолепие свое кровоточащего сердца через всю Европу, и Томас Чаттертон [217] Томас Чаттертон (1752–1770) – молодой очень одаренный английский поэт. Сын могильщика, Чаттертон научился читать по старинным церковным рукописям. Писать он начал в двенадцать лет, подделываясь под средневековый стиль и приписывая свои произведения священнику, якобы жившему в XV веке. Не сумев найти литературного заработка в Лондоне и крайне нуждаясь, Чаттертон в семнадцать лет покончил с собой. Английские поэты-романтики высоко ценили Чаттертона. У Вордсворта, Колриджа, Китса и др. есть стихотворения, посвященные Чаттертону. Митридат (132–63 гг. до н. э.) – понтийский царь, крупный полководец. Артаксеркс II (404–359 гг. до н. э.) – персидский царь, победивший при Кунаксе (401 гг. до н. э.) войска своего восставшего брата Кира, на службе у которого находился десятитысячный греческий отряд. Эдуард Черный Принц (1330–1376) – старший сын английского короля Эдуарда III, талантливый полководец, прославившийся победами над французами при Креси и Пуатье. Олимпийский Бык и Лебедь-соблазнитель. – Имеются в виду мифы о Зевсе, явившемся Европе в образе быка, а Леде в образе лебедя. Аштарет (Астарта) – финикийская богиня плодородия, материнства и любви. Азраил – в мусульманской религии ангел смерти. Протей – в греческой мифологии морской бог, обладавший способностью принимать любой облик. Мумбо-Юмбо – злой лесной дух в легендах некоторых африканских племен. Гант (этот блистательный юноша!), и Франсуа Вийон Гант, и Агасфер Гант, и Митридат Гант, и Артаксеркс Гант, и Эдуард Черный Принц Гант, и Стилихон Гант, и Югурта Гант, и Верцингеторикс Гант, и царь Иван Грозный Гант. И Гант – Олимпийский Бык; и Геракл Гант, и Гант – Лебедь-соблазнитель, и Аштарет, и Азраил Гант, Протей Гант, Анубис и Озирис и Мумбо-Юмбо Гант.

Но что, очень медленно сказал Юджин во тьму, если я не гений? Он не часто задавал себе этот вопрос. Он был один; он сказал это вслух, хотя и негромко, чтобы почувствовать всю нелепость такого кощунственного предположения. Это была безумная ночь, полная звезд. Не последовало ни грома, ни молнии.

Да, но что, подумал он с исступленным рыком, что, если кто-нибудь другой думает, будь я не гений? Они бы рады, свиньи! Они ненавидят меня и завидуют мне, потому что не могут быть такими, как я, – и стараются принизить меня, когда могут. Они бы с радостью сказали это, если бы посмели, только для того, чтобы ранить меня. На мгновение его лицо исказилось от боли и горечи: он вывернул шею и схватился за горло.

Затем, как всегда, когда его сердце выгорало, он начал взвешивать этот вопрос обнаженно и критически.

Ну и что, продолжал он спокойно, если я и не гений? Перережу я себе горло, посыплю главу пеплом или проглочу мышьяк? Он медленно, но решительно покачал головой. Нет, сказал он. Кроме того, гениев и так больше чем достаточно. В любой школе есть хотя бы один, и в оркестре кинематографа любого заштатного городишки. Иногда миссис фон Зек, богатая патронесса искусств, посылает парочку гениев в Нью-Йорк учиться. Так что, подсчитал он, в нашей обширной стране согласно переписи имеется не меньше двадцати шести тысяч четырехсот гениев и восьмидесяти трех тысяч семисот пятидесяти двух художников, не считая тех, кто уже при деле или занимается рекламой. Для собственного удовлетворения Юджин пробормотал имена двадцати двух гениев, пишущих стихи, и еще тридцати семи, посвятивших себя роману и драме. После этого он почувствовал значительное облегчение.

Кем, думал он, мог бы я стать, кроме гения? Гением я пробыл уже достаточно долго. Наверное, есть занятия получше.

За этим последним барьером, думал он, не смерть, как я раньше полагал, а новая жизнь – и новые страны.

Он стоял прямо, уперев руки в бока, обратив к свету купол головы, – шестидесятилетний, гибкий и стройный, с мохнатыми бровями, с глазами, не утратившими ястребиного блеска, с впалыми яблочными щеками и колючей щеточкой усов. Лицо, на котором насыщался кондор Мысль, в изломах тончайшей злокозненности и софистического злорадства.

Внизу на скамейках они с раболепной упоенностью ожидали его первого глуховатого слова. Юджин глядел на тупые сосредоточенные лица, которых сманили с почтенных скамей кальвинизма в метафизику, край теней. Сейчас его насмешка как молния заблистает у них над головой, но они не увидят ее, не ощутят ее удара. Они кинутся схватиться с его тенью, и услышат его демонический смех, и будут торжественно бороться со своими нерожденными душами.

Чистая рука в манжете поднимает обструганную палочку. Их взгляд покорно скользит по ее гладкой поверхности.