Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Мысль о том, что она чуть не умерла от туберкулеза, что шумная и говорливая Шеба вышла замуж за старика, который стал отцом двух детей, а теперь стоял на пороге смерти, что вся эта маленькая семья, сильная упорной сплоченностью, не выносила своих гноящихся ран на всеобщее обозрение и воздвигала перед наблюдательными глазами и тараторящими языками мальчишек стену из неубедительного притворства и уклончивости, – эта мысль оглушала его ощущением нереальности.

Юджин верил в славу и в золото.

Теперь он больше жил в «Диксиленде». Учась в школе Леонарда, он оказался теснее связанным с Элизой. Гант, Хелен и Люк презирали частные школы. Брат и сестра были задеты – и немножко завидовали. И во время ссор к их арсеналу прибавилось новое оружие. Они говорили:

– Ты его совсем погубила, когда отдала в частную школу.

Или:

– Как же, станет он пачкать руки – ведь он учится в частной школе!

Сама Элиза тоже не давала ему забыть, скольким он ей обязан. Она часто говорила о том, как ей приходится трудиться, чтобы платить за него, и о своей бедности. Она говорила, что он должен усердно заниматься, а в свободное время помогать ей. Кроме того, он должен помогать ей все лето и «подыскивать клиентуру» на вокзале среди приезжих.

– Бога ради, да что это с тобой? – издевался Люк. – Неужто ты стыдишься честной работы?

В «Диксиленд» – сюда, сюда, сэр. Миссис Элиза Е. Гант, владелица. В двух шагах от Главной площади, капитан. Все удобства современной тюрьмы. Сухарики и домашние пироги, какие могла бы печь ваша матушка, да не пекла.

Напористый мальчишка.

В конце первого года Элиза сказала Леонарду, что она больше не может платить за обучение сына. Он посоветовался с Маргарет и, вернувшись, согласился взять мальчика за половинную плату.

– Он может подыскивать для вас клиентуру, – сказала Элиза.

– Да, – согласился Леонард. – Вот именно.

Бен купил новые башмаки. Светло-коричневые. Он заплатил за них шесть долларов. Он всегда покупал дорогие вещи. Но от них у него отчаянно разболелись ноги. В хмурой ярости он доковылял до своей комнаты и снял их.

– К черту! – взревел он и запустил башмаками в стену.

В дверь заглянула Элиза.

– Ты всегда будешь сидеть без гроша, милый, до тех пор пока не перестанешь швырять деньги на ветер. И знаешь: это ведь очень дурно, если подумать. – Она печально покачала головой, собрав рот в пуговку.

– О, бога ради! – проворчал он. – Нет, только послушать! Черт побери, ты когда-нибудь слышала, чтобы я у кого-нибудь что-нибудь просил? – крикнул он гневно.

Она взяла башмаки и отдала их Юджину.

– Жаль выбрасывать хорошие башмаки, – сказала она. – Померяй-ка их, милый.

Он их померил. Ноги у него были уже больше, чем у Бена. Он осторожно сделал несколько ковыляющих шагов.

– Ну, как они тебе? – спросила Элиза.

– Как будто ничего, – ответил он с сомнением. – Только жмут немного.

Ему понравилась тугая крепость кожи, ее добротный запах. Таких хороших башмаков у него еще никогда не было.

В кухню вошел Бен.

– Поросенок! – воскликнул он. – У тебя же ножища, как лошадиное копыто!

Хмурясь, он нагнулся и пощупал натянувшуюся кожу. Юджин вздрогнул.

– Мама, ради бога! – раздраженно сказал Бен. – Не заставляй малыша носить их, раз они ему малы. Я куплю ему другие, если тебе жалко потратить деньги.

– А эти-то чем плохи? – спросила Элиза. Она потыкала в них пальцем. – Пф! – сказала она. – Отлично сидят. Все башмаки сначала немного жмут. Ничего с ним не сделается.

Через полтора месяца Юджин вынужден был сдаться. Жесткая кожа не растягивалась, с каждым днем его ноги болели сильнее. Он хромал все заметнее и заметнее, и походка у него стала деревянной, словно он шагал по кубикам. Ступни у него онемели и отнимались, подушечки мучительно горели. Однажды Бен в ярости повалил его на пол и сорвал с него эти башмаки. Прошло несколько дней, прежде чем он снова стал ходить свободно. Но пальцы его ног, прежде прямые и сильные, были теперь изуродованы: притиснутые друг к другу, они покрылись шишками, искривились и загнулись, ногти взбугрились и омертвели.

– Как жалко выбрасывать такие хорошие башмаки, – вздохнула Элиза.

Но у нее бывали странные припадки щедрости и великодушия. Он ничего не понимал.

В Алтамонт приехала с запада молодая девушка. Она сказала, что она родом из Севира, городка в горах. У нее было большое смуглое тело, черные волосы и глаза индеанки из племени чероки.

– Помяните мое слово, – сказал Гант, – у нее в жилах течет кровь чероки.

Она сняла комнату и изо дня в день качалась в кресле-качалке у огня в гостиной. Она казалась застенчивой, испуганной и угрюмой – манеры у нее были провинциальные и вежливые. Она никогда ни с кем не заговаривала первой и только отвечала на вопросы.

Иногда она чувствовала себя плохо и не вставала с постели. Тогда Элиза сама относила ей завтрак, обед и ужин и была с ней очень ласкова.

Изо дня в день девушка качалась всю ненастную осень напролет. Юджин слышал, как ее широкие подошвы ритмично ударяются в пол, непрерывно раскачивая качалку. Звали ее миссис Морган.

Как-то, когда он подкладывал новые потрескивающие куски угля на рдеющую массу в камине, в гостиную вошла Элиза. Миссис Морган продолжала невозмутимо качаться. Элиза немного постояла у огня, задумчиво поджав губы и спокойно сложив руки на животе. Она посмотрела в окно на обложенное тучами небо, на обнаженную пустую улицу, где бушевал ветер.

– Вот что я вам скажу, – начала она. – Зима обещает быть трудной для бедняков.

– Да, мэм, – угрюмо ответила миссис Морган и продолжала качаться.

Элиза еще немного помолчала.

– Где ваш муж? – спросила она потом.

– В Севире, – сказала миссис Морган. – Он служит на железной дороге.

– Что? Что? Что? – комично зачастила Элиза. – Служит на железной дороге, вы сказали? – резко спросила она.

– Да, мэм.

– Что-то мне странно, что он ни разу вас не навестил, – сказала Элиза с колоссальной обличающей безмятежностью. – По-моему, так поступают только самые никудышные мужчины.

Миссис Морган ничего не сказала. Ее смоляно-черные глаза поблескивали, отражая пламя камина.

– Есть у вас деньги? – спросила Элиза.

– Нет, мэм, – сказала миссис Морган.

Элиза стояла монументально, наслаждаясь теплотой огня, поджимая губы.

– Когда вы ждете ребенка? – спросила она вдруг.

Сначала миссис Морган ничего не ответила. Она продолжала качаться.

– Да уж, пожалуй, меньше месяца осталось, – сказала она потом.

Она с каждой неделей становилась все толще и толще.

Элиза нагнулась и задрала юбку, открыв по самое колено ногу в бумажном чулке, вздутом от заправленных в него фланелевых панталон.