Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Кривда вечно на престоле [80] Кривда вечно на престоле – строка из стихотворения американского поэта Джеймса Лоуэлла (1819–1891) «Современный кризис». .

Сквозь страх и ярость до Юджина откуда-то донесся беззаботно напевающий голос Бена и неторопливо подбираемый мотив.

– Бен! – взвизгнул он, прыгая по кухне и хватая молоток.

Бен вошел, как кошка. У Люка из носа шла кровь.

– Давай иди сюда, сукин ты сын! – сказал Стив, упоенный успехом, и встал в прихотливую боксерскую стойку. – Теперь я займусь тобой. Сейчас тебе придет конец, Бен, – продолжал он с утрированной жалостью. – Сейчас тебе придет конец, мальчик. Сейчас я оторву тебе голову – есть у меня такой приемчик.

Бен хмуро и спокойно смотрел на него, пока он, приплясывая, размахивал кулаками в позах, почерпнутых из «Полицейских ведомостей». Затем, внезапно взорвавшись в маниакальном гневе, тихий брат бросился на боксера-любителя и одним ударом кулака сбил его с ног. Голова Стива подскочила на полу самым утешительным образом. Юджин испустил ликующий вопль и запрыгал по кухне, а Бен с рычанием в горле кинулся на распростертое тело брата и стал колотить его ушибленным затылком о половицы. В его пробудившемся гневе была красота неумолимой последовательности – все вопросы откладывались на потом.

– Молодец Бен! – визжал Юджин, закатываясь безумным хохотом. – Молодец Бен!

Элиза, которая перед этим громко призывала на помощь, призывала полицию, призывала всех добрых людей, теперь вместе с Люком сумела оттащить Бена от его оглушенной жертвы. Она горько плакала, и сердце ее каменело от боли и горя, а Люк, забывший про свой разбитый нос, полный стыда и печали только потому, что брат ударил брата, помог Стиву встать и отряхнул его.

Их всех охватил невыносимый стыд – они не могли смотреть друг на друга. Худое лицо Бена побелело; его трясло, и, случайно на миг увидев остекленевшие глаза Стива, он поперхнулся, словно сдерживая рвоту, подошел к раковине и выпил стакан холодной воды.

– Дом, разделившийся сам в себе, не устоит, – плакала Элиза.

Хелен вернулась из города с сумкой теплого хлеба и сладких пирожков.

– В чем дело? – спросила она, немедленно заметив все, что произошло.

– Не знаю, – не сразу ответила Элиза, покачивая головой; ее лицо подергивалось. – Наверное, нас бог карает. Всю жизнь я ничего, кроме горя, не видела. И хочу-то я только немножко покоя. – Она негромко плакала, вытирая подслеповатые смутные глаза тыльной стороной ладони.

– Ну хорошо, забудь про это, – негромко сказала Хелен. Голос у нее был равнодушный, усталый, печальный. – Как ты себя чувствуешь, Стив? – спросила она.

– Я же никому ничего дурного не делаю, – захныкал он. – Да, да! – продолжал он уныло. – Всегда все против Стива. Хоть бы раз дали ему вздохнуть свободно. Они набросились на меня, Хелен. Мои родные братья ни с того ни с сего набросились на меня, больного, и избили меня. Но ничего. Я уеду куда-нибудь и постараюсь забыть. Стиви ни на кого зла не держит. Не такой он человек. Дай мне твою руку, дружище, – сказал он, поворачиваясь к Бену и с тошнотворной сентиментальностью протягивая ему желтые пальцы. – Я готов пожать твою руку. Ты меня сегодня ударил, но Стив готов про это забыть.

– Боже мой! – сказал Бен, прижимая ладонь к животу. Он расслабленно нагнулся над раковиной и выпил еще стакан воды.

– Да, да, – опять начал Стив. – Стиви не такой…

Он мог бы продолжать в этом духе до бесконечности, если бы Хелен не перебила его устало и решительно.

– Хорошо, забудь про это, – сказала она. – Все вы. Жизнь слишком коротка.

Жизнь была слишком коротка. В эти минуты после битвы, после того как весь хаос, антагонизм и беспорядок их жизни взрывался в миг столкновения, они обретали час покоя и взирали на себя с грустной безмятежностью. Они напоминали людей, которые в погоне за миражом вдруг оглядываются и видят собственные следы, уходящие в бесконечную даль бесплодных просторов пустыни; или мне следовало бы сказать, что они походили на тех, кто был и вновь будет безумен, но утром на мгновение видит себя спокойно и разумно, глядя в зеркало грустными незатуманенными глазами.

Их лица были грустны. Их придавил гнет возраста. Они внезапно ощутили расстояние, которое прошли, отрезок, который прожили. И для них наступил миг сближения, миг трагической нежности и объединения, который свел их воедино, точно маленькие струйки огня, вопреки всему бессмысленному нигилизму жизни.

В кухню боязливо вошла Маргарет. Ее глаза были красны, широкое немецкое лицо бледно и исплакано. В холле перешептывалась группа любопытных постояльцев.

– Теперь я их всех потеряю, – сетовала Элиза. – В прошлый раз съехало трое. Больше двадцати долларов в неделю, когда деньги достаются так нелегко. Не знаю, что с нами всеми будет. – Она снова заплакала.

– Ах, ради всего святого! – раздраженно сказала Хелен. – Хоть раз забудь про постояльцев.

Стив одурело опустился на стул у длинного стола. Время от времени он что-то бормотал, полный сентиментальной жалости к себе. Люк, на чьем лице возле губ залегли обида, боль и стыд, заботливо встал возле, ласково заговорил с ним и принес ему стакан воды.

– Дай ему чашку кофе, мама, – досадливо вскричала Хелен. – Ради всего святого, можешь ты хоть что-то для него сделать?

– Да, да, конечно, – сказала Элиза, торопливо бросаясь к газовой плите и зажигая горелку. – Я и не подумала… Сейчас сварю.

Маргарет сидела на стуле по другую сторону захламленного стола и плакала, уткнувшись лицом в ладонь. Слезы промывали маленькие канавки в густом слое румян и пудры, которыми она покрывала свою загрубевшую кожу.

– Будь веселее, душка, – сказала Хелен, начиная смеяться. – Скоро Рождество. – Она ласково погладила широкую немецкую спину.

Бен открыл дверь, затянутую порванной проволочной сеткой, и вышел на заднее крыльцо. Был прохладный вечер богатого месяца августа, небо было проколото большими звездами. Он закурил папиросу, держа спичку белыми трясущимися пальцами. С летних веранд доносились приглушенные звуки – женский смех, далекий вихрь танцевальной музыки. Юджин вышел на крыльцо и встал рядом с ним – он поглядывал на брата с удивлением, ликованием и грустью. Он ткнул его пальцем – радостно и со страхом.

Бен тихонько рыкнул на него, сделал короткое движение, словно собираясь ударить, но остановился. Быстрый мерцающий свет пробежал по его губам. Он продолжал курить.

Стив уехал со своей немкой в Индиану, откуда сначала приходили вести о богатстве, тучности, благоденствии и мехах (с фотографиями), а затем – о ссорах с ее честными братьями, о предполагающемся разводе, о примирении и возрождении. Он дрейфовал между двумя своими оплотами – Маргарет и Элизой, возвращался в Алтамонт каждое лето ради нескольких недель злоупотребления наркотиками и пьянства, которые завершались семейным скандалом, тюрьмой и лечением в больнице.