Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и разумных

Мы проскользнули в зал, и я сел в последнем ряду, готовый пополнить свои сведения о маститах. На эстраде ораторствовал какой-то человек, и вначале я никак не мог уловить смысла его слов: ни о каких болезнях животных он не упоминал. Но вскоре все стало предельно ясно.

– Мы глубоко благодарны, – говорил он, – профессору Миллигену за то, что он проделал такой путь и прочел нам столь интересный и поучительный доклад. Я знаю, что выражу мнение всех присутствующих, когда скажу, что слушать его было истинным наслаждением, а потому прошу вас выразить свою благодарность, как это водится.

Раздались громкие аплодисменты, затем послышался нестройный, многоголосый гул и заскрипели отодвигаемые стулья.

Я растерянно обернулся к Гранвиллу:

– Они выразили ему благодарность. Мы опоздали к докладу.

– Совершенно верно, малыш. – Мой коллега не выразил особого разочарования или даже удивления. – Идемте со мной. Это можно кое-чем компенсировать.

Мы смешались с толпой ветеринаров и по мягкому ковру коридора прошли в другой зал, где люстры озаряли столы, уставленные всякими яствами. Тут я все окончательно понял. Это была коммерческая презентация, и, по мнению Гранвилла, стоящая часть вечера еще только начиналась. Тут мне припомнились слова Зигфрида, что Гранвилл терпеть не может упускать подобные случаи. Хотя хлебосольнее человека трудно было бы отыскать, возможность подзакусить и выпить на дармовщинку неотразимо влекла его.

А он уже целенаправленно увлекал меня к стойке. Однако продвигались мы медленно еще из-за одной особенности Гранвилла: он был на короткой ноге со всеми присутствующими. С того дня мне много раз доводилось бывать с ним в ресторанах, в трактирах, на балах – и всюду происходило одно и то же. По правде говоря, мне частенько взбредало в голову, что, окажись мы с ним в дебрях Амазонки в неизвестном селении неведомого племени, какой-нибудь индеец обязательно вскочил бы на ноги и с криком: «Привет, Гранвилл! Как поживаешь, старина?» – похлопал бы его по спине.

Впрочем, в конце концов он проложил нам путь через толпу к стойке, где властвовали два уже порядочно задерганных смуглых человека в белых куртках. Они работали с хмурой сосредоточенностью, по опыту зная, что на ветеринарных вечерах виски не напасешься. Но они тотчас оторвались от своего занятия, едва над стойкой воздвиглась массивная фигура моего коллеги.

– А, мистер Беннет! Как поживаете, мистер Беннет?

– Добрый вечер, Боб. Рад вас видеть, Редж, – величественно отозвался Гранвилл.

Я заметил, что Боб отодвинул в сторону бутылку с заурядным виски и наполнил стопку Гранвилла из извлеченной откуда-то бутылки «Гленливет малт». Гранвилл одобрительно понюхал драгоценнейший напиток.

– И стопочку моему другу мистеру Хэрриоту.

Почтительное выражение на лице бармена придало мне важности в собственных глазах, а затем я получил полную стопку «Гленливета». Выпить ее мне пришлось залпом и тут же несколько раз повторить, потому что бармены ориентировались по моему товарищу.

Затем в кильватере Гранвилла я проследовал к столам, которые он обходил с видом человека, оказавшегося в своей стихии. Спонсоры угостили нас на славу, и мы перепробовали множество канапе, всяческих закусок и холодных блюд. Иногда мы вновь посещали стойку промочить горло, а затем возвращались к столам.

Я знал, что немножко перепил, а теперь и переедаю. Но беда была в том, что Гранвилл всякую мою попытку отказаться от чего-то воспринимал как личную обиду.

– Отведайте креветок, – командовал он, впиваясь зубами в волован, начиненный грибами, и, если я медлил, его взгляд становился невыразимо скорбным.

Впрочем, я наслаждался жизнью. Я люблю ветеринаров и, по обыкновению, упивался их рассказами об успехах и неудачах. Особенно о неудачах: в них было что-то утешительное. А всякую мысль о том, что нам предстоит обратный путь, я тут же отметал.

Гранвилла же это словно ничуть не волновало, – во всяком случае, когда общество начало мало-помалу редеть, он не последовал благому примеру тех, кто уехал среди первых. Собственно говоря, зал мы покинули последними, церемонно приняв прощальную выпивку из рук Боба и Реджа.

Когда мы вышли из отеля, я чувствовал себя великолепно. Правда, в мыслях наблюдалась некоторая легкость, и я раскаивался, что не устоял перед вторым куском торта со взбитыми сливками, но в остальном все было замечательно. Когда мы погрузились в «бентли», Гранвилл лучился благодушием.

– Прекрасное заседание, Джим. Я же говорил вам, что пропустить его было никак нельзя.

В восточном направлении возвращались только мы, и на шоссе никого не было. Тут я вспомнил, что и по дороге в Эплби нам не повстречалось ни единой машины, и теперь в нашем полном одиночестве мне почудилось что-то жутковатое. Снег уже не падал, и яркая луна лила холодный свет на белый безлюдный мир. То есть безлюдный, если не считать нас, а простирающийся впереди ровный ковер, сверкающий девственной белизной, не оскверненной ни единым следом, еще больше подчеркивал нашу отъединенность от остального человечества.

Во мне все больше нарастала тревога, по мере того как впереди все четче вырисовывался суровый хребет Пеннин. Казалось, там встает на дыбы разъяренное белое чудовище.

Промелькнули заснеженные крыши Бро, и начался длинный подъем. Большую машину бросало из стороны в сторону на извивающемся петляющем шоссе. Мотор натужно ревел. Я полагал, что мне полегчает, когда мы доберемся до нагорья, но при первом взгляде на дорогу через него у меня защемило под ложечкой от скверного предчувствия. Миля за милей змеилась она по самой унылой пустоши во всей Англии. И даже с этого расстояния были видны сугробы, – атласные, гладкие, красивые, они грозно лежали поперек нашего пути.

Слева и справа от дороги волны огромной белой пустыни уходили к черному горизонту. И нигде ни огонька, ни движения, ни малейших признаков жизни.

Воинственно зажав в зубах трубку, Гранвилл ринулся в бой. Мы врезались в первый сугроб, несколько жутких секунд скользили вбок, а затем оказались по ту его сторону и помчались дальше по нетронутому белому ковру. Затем еще сугроб. И еще. И еще. Раз за разом я решал, что мы безнадежно застряли в снегу, но под пронзительный вой мотора, разбрасывая белые комья, машина выбиралась из сугроба. У меня был порядочный опыт езды по снежной целине, и я полностью оценил искусство Гранвилла, когда, не сбрасывая скорости, он успевал определить самую низкую, самую узкую часть препятствия для тарана. Конечно, в его распоряжении была мощная тяжелая машина, но водить ее он умел!

Тем временем совсем иная тревога вытеснила мои опасения – увязнуть среди этого безлюдья. Покидая отель, я был перегружен едой и напитками, но если бы следующие несколько часов со мной обходились бережно, все осталось бы в полном порядке. Однако на протяжении тряской дороги до Бро на меня все больше наваливалась тошнота. Моя память горестно возвращалась к экзотичному коктейлю, изобретению Реджа, – по мнению Гранвилла, мне обязательно следовало его попробовать. А еще Гранвилл убедил меня запивать виски пивом – для сохранения правильного соотношения между жидкостями и твердой пищей.