Жан-Поль Рихтер - Грубиянские годы: биография. Том I

– Наверное, ему дьявольски наскучило повторять такое каждый день, – сказал графу его приятель.

– Во всем, чем человек занимается ежедневно, – ответил тот учительским тоном, – можно выделить три периода: в первый период это дело кажется новым; во второй – старым и надоевшим; в третий – не новым и не старым, а просто привычным.

Тут-то и подошел Вульт. Нотариус знаком сообщил ему уже устаревшую новость: что человек, которого он искал, найден.

– Но послушайте-ка, патрон! – обратился граф к хозяину корабля. – Брасы на фока-pee должны крепиться на огоне гроташтага, потом их следует провести через блок на ноке рея, потом, семью или шестью футами ниже, пропустить через второй двухшкивный блок на первой носовой ванте грот-мачты, ну и так далее, пока они не будут закреплены на утке палубы. И где вообще у вас форсей-тали, шкоты фор-марселя, бизань-шкот, с помощью которого нижняя шкаторина бизаня растягивается по гику, где сигнальный фал? – Тут граф, скорчив презрительную мину, привел судовладельца, который пытался замаскировать свои упущения восторгом по поводу чужих знаний, в другой, на сей раз настоящий восторг: оплатив ему фрахт такой денежной суммой, какую это провиантное судно – оно же хлебный фургон – еще ни разу не привозило из плавания в обе Индии, то бишь к представителям дворянского и бюргерского сословий.

Вальт, тоже сладко восхищавшийся столь примечательным сочетанием мореходной и философской эрудиции, не совладал с собой: пока гордый юноша в синем мундире выбирался из толпы, нотариус хоть и не мог откровенно прижать его к груди, зато сам так долго прижимался к его боку, что граф в конце концов бросил на него отрезвляющий взгляд. Вульт уже исчез. Юноша и его слуга вскоре ускакали на красивых лошадях по направлению к городу. Нотариус же остался, как один из блаженных, в этой Иосафатовой долине: остался, как тайный и тихий приверженец вакханалий сердца. «Это именно тот человек, – убежденно сказал он себе, – о котором ты столь пылко мечтал: молодой, цветущий, благородный, гордый; очень может быть, что он англичанин, потому что философия, кораблестроение и поэзия венчают его главу, как три короны. Дорогой мой, как же сильно я буду тебя любить, если ты мне это позволишь!»

Теперь вечернее солнце осыпало розами эту долину. Музыканты умолкли: они лакомились серебром с пущенной по кругу тарелки. Гуляющие потянулись к дому. Нотариус напоследок поспешно обошел вокруг четырех опустевших столиков, за которыми еще недавно сидели милые девушки, – просто чтобы причаститься к радостям такого застолья. Он был теперь только каплей в медленном потоке – но каплей розово-красной, светлой, отражающей и несущей вечернюю зарю и солнце. «Скоро, – сказал он себе, увидев три городские башни, по которым стекало вниз расплавленное вечернее золото, – скоро я узнаю от моего Вульта, кто этот юноша и где он живет – и тогда, может быть, Господь мне его подарит». Как же он любил сейчас всех юношей, попадавшихся ему по пути, – просто ради того, синего! «Почему, – спросил он себя, – люди любят только детей, но не юношей, как будто последние не столь же невинны?» – Чрезвычайно нравился ему этот воскресный день, на всем протяжении которого каждый человек был настроен так поэтично, хотя бы лишь из-за праздничного наряда. Разгоряченные господа держали шляпы в руках и громко переговаривались. Собаки весело бежали рядом с хозяевами, без всяких грозных окриков. Несколько ребятишек запряглись в коляску, наполненную другими детьми; и «лошади», и пассажиры были очень нарядными. Какой-то солдат, с ружьем на плече, вел домой сынишку. А кто-то другой вел собаку, используя вместо ошейника красношелковый шейный платок. Многие пары шагали рука об руку, и Вальт не понимал, как это некоторые пешеходы решаются расплести пальцы, порвать такие любовные узы, просто чтобы идти по прямой линии: сам-то он как раз охотно ходил кругами. Его очень радовало, что даже простые служанки уловили что-то от духа нового столетия и подвязывают фартуки так высоко, так по-гречески, что не остается почти никаких различий между ними и самыми благородными дамами. Поблизости от города, возле первых ворот, бушевала стайка школьников, а одна из упомянутых девушек дерзко подарила внушительному караульному солдату с ружьем букет цветов; и нотариусу показалось, будто весь мир так глубоко погрузился в вечернюю зарю, что розовые облака – великолепные, как цветы и волны – тоже пробились в этот мир и стали его частью.

Конец первой книжечки

Не нужно обладать большим дипломатическим умом, чтобы догадаться: нотариус в этот воскресный вечер не остался дома, а, несмотря на позднее время, пожелал еще сходить к театральному портному Пурцелю , у которого жил его брат, дабы от последнего услышать как можно больше о юноше в синем. Но брат, поспешно спустившись вниз, встретил его на улице, объявил эту улицу залом и corso для народа – в праздничные ночи – и предложил по ней прогуляться. Вальт, восхитившись услышанным, принял предложение. Расхаживать воскресными ночами по улицам – под звездами, вместе с сотнями людей, – сказал он, это покажет ему, что такое Италия; тем более, что тут можно не снимать шляпу и без помех грезить на ходу. Он хотел сразу же много говорить и задавать вопросы, но Вульт попросил его помолчать, пока они не окажутся на другой, более безлюдной улице, и не обращаться к нему на «ты». «С большой охотой!» – сказал Вальт. В сгустившихся сумерках его грудь незаметно наполнилась любовью, как цветок росой, – так часто, как получалось, он слегка прикасался рукой к любой совершенно чужой проходящей мимо женщине, потому что, думал он, он не может знать, доведется ли ему когда-нибудь прикоснуться к ней вновь, – он даже осмеливался в более затененных местах этой ночи поднимать глаза на эркеры и балконы, где, как он отчетливо видел, стояли благопристойнейшие девицы, и мысленно переносил себя с улицы туда, наверх, где теперь стоял рука об руку с одной из них, как жених, полузадушенный своим небесным блаженством.

В конце концов, на какой-то подходящей для этого улице, он развернул перед флейтистом сверкающее историческое полотно с изображением его внутреннего застолья и некоего радостного предвечернего столпотворения, которое – как оказалось, когда любопытствующий Вульт пригляделся пристальнее, – состояло в том, что Вальт прогуливался за стенами города и повстречал там синемундирника. «Готов поклясться, – сказал на это Вульт, – что вы только что вернулись из Гладхейма [10] Долина радости в Вальхалле. – Примеч. Жан-Поля . , а не из Долины роз, заполучили там себе в жены либо Фрейю, либо Сиофну, либо Гуннур, либо Гирскогуль, либо Мисту, либо еще какую-то богиню, и в придачу, как свадебный подарок, – несколько котомок, наполненных небесными сферами. – Все же весьма достойно похвалы, когда у человека так мало изношено праздничное платье радости – я-то на своем уже могу пересчитать все нитки, – если, конечно, человек сей способен осознать, что волшебные замки легко превращаются в преддверия замков разбойничьих».