Фрэнсис Бернетт - Приключения маленького лорда

– В чём дело? – спросил дедушка. – Почему ты не продолжаешь?

Маленький лорд беспокойно задвигался на стуле. Граф ясно увидел, что мальчика смутила какая-то неожиданная мысль.

– Я подумал, может быть, вам неприятно всё, что я говорю? – ответил он. – Может быть, кто-нибудь из ваших участвовал в войне? Я забыл, что вы англичанин.

– Можешь продолжать, – сказал лорд. – Никто из моих близких не участвовал в войне. Но ведь ты тоже англичанин.

– О нет, – быстро возразил Цедрик, – я американец.

– Ты англичанин, – угрюмо повторил граф. – Твой отец был англичанином.

Его забавлял этот спор, но Цедрику было не до смеха. Он почувствовал, что вспыхнул до корней волос.

– Я родился в Америке, – сказал он, – а если человек родился в Америке, он американец. Извините, – серьёзно и деликатно прибавил он. – Извините, что я противоречу вам, но мистер Гоббс говорит, что, если бы началась новая война, мне пришлось бы быть на стороне Америки.

Граф слегка засмеялся; это был угрюмый, короткий смех.

– И ты был бы на стороне Америки? Да? – спросил он.

Он ненавидел Америку и американцев, но ему было смешно видеть, как серьёзно и с каким увлечением говорит этот маленький патриот. В то же время он думал, что такой хороший американец мог со временем сделаться отличным англичанином.

Они не успели хорошенько поговорить о революции; к тому же маленький лорд чувствовал, что неловко возвращаться снова к этой теме. Подали обед.

Цедрик соскочил со стула и подошёл к своему важному деду. Он посмотрел на его распухшую от подагры ногу.

– Хотите, я помогу вам? – вежливо предложил он. – Вы знаете, вы могли бы опереться на меня. Как-то раз мистер Гоббс ушиб ногу. Картофельный бочонок свалился на неё, и тогда он опирался на мою руку.

Высокий лакей чуть было не улыбнулся, подвергнув себя опасности лишиться расположения графа и места. Это был аристократический слуга, который всегда жил в знатных домах и никогда не улыбался; он чувствовал, что унизил бы себя, что сделался бы самым обыкновенным лакеем, если бы позволил себе улыбнуться. Но тут это чуть было не случилось; однако он спасся от опасности, уставив глаза на очень безобразную картину, которая висела над самой головой графа.

Граф с головы до ног оглядел своего маленького смелого родственника.

– А ты думаешь, что ты мог бы поддержать меня? – спросил он.

– Думаю, что мог бы, – ответил Цедрик. – Я силён, и потом, мне уже семь лет. Вы могли бы одной рукой опираться на палку, а другой – на меня. Дик говорит, что для семилетнего мальчика у меня достаточно хорошие мускулы.

Он сжал кулак и, согнув руку в локте, придвинул его к плечу, чтобы граф увидел мышцы, которые так расхваливал Дик. В эту минуту лицо Цедди было таким серьёзным и важным, что слуге пришлось опять уставиться на картину.

– Хорошо, – сказал граф, – попробуй.

Цедрик подал ему палку и стал помогать подняться с места. Обыкновенно эту обязанность исполнял слуга, и старик жестоко бранил его, чувствуя сильную боль. Вообще граф не был вежливым человеком, и очень часто лакеи, подходя к нему, дрожали от страха всем телом под своими блестящими ливреями.

Но в этот вечер он не бранился, хотя его нога жестоко болела. Граф решился воспользоваться услугами внука. Он медленно поднялся и положил руку на маленькое плечико, мужественно подставленное ему. Маленький лорд осторожно шагнул вперёд, глядя вниз на больную ногу деда.

– Ничего, опирайтесь на меня, – сказал он ободряющим тоном. – Я пойду очень медленно.

Граф решился на опыт. Если бы его поддерживал слуга, он меньше опирался бы на палку, чем на его руку. Между тем опыт должен был состоять в том, чтобы мальчик почувствовал тяжесть его тела. Маленькому лорду было действительно тяжело, и через несколько шагов его личико страшно раскраснелось, а сердце забилось очень быстро, но он напряг все силы, помня о своих мышцах и о похвалах Дика.

– Не бойтесь, опирайтесь на меня, – задыхаясь, прошептал он. – Я доведу вас, если… если… это не очень далеко.

До столовой было недалеко, но Цедрику показалось, что они идут бесконечно долго. Рука на его плече делалась всё тяжелее с каждым шагом. Личико мальчика краснело всё сильнее, дыхание становилось короче, но он и не подумал отказаться вести старика. Цедди напрягал свои детские мышцы, высоко держал голову и старался ободрить сильно хромавшего графа.

– Вам очень больно становиться на эту ногу? – спросил он. – Вы не пробовали класть её в горячую воду с горчицей? Мистер Гоббс ставил ногу в такую ванну. Вот, говорят, арника также очень помогает.

За стариком и мальчиком медленно шагала большая собака, за ней шёл высокий лакей. Несколько раз он с очень странным выражением смотрел на маленькую фигурку мальчика, который собирал все свои силы и так охотно и кротко выносил тяжесть руки графа. На лице старого лорда тоже появилось непривычное выражение, когда он взглянул на раскрасневшиеся щёчки Цедрика.

Наконец они вошли в столовую, и Цедрик увидел, что она очень велика и нарядна. Слуга, стоявший за креслом во главе стола, во все глаза смотрел на них.

Они подошли к стулу. Рука отпустила плечо Цедди, и граф уселся.

Цедрик вынул платок Дика и вытер лоб.

– Какой жаркий вечер, правда? – заметил он. – Может быть, вам приятно, чтобы топился камин, так как… так как у вас болит нога, но мне немножко жарко.

Он так боялся обидеть своего старого деда, ему так не хотелось дать ему понять, что поддерживать огонь в камине летом вряд ли нужно.

– Я думаю, ты устал, – сказал граф.

– О нет, – ответил маленький лорд. – Мне не было трудно, мне просто стало немножко жарко. Ведь летом всем бывает жарко.

И он очень сильно потёр ярким платком свои влажные кудри. Его стул стоял в другом конце стола, как раз напротив места деда. Это было кресло с гербом, сделанное для взрослого человека, и всё, что до сих пор видел Цедди, – большие комнаты с высокими потолками, массивная мебель, рослый слуга, большая собака, сам граф, – всё-всё было так велико, что мальчик почувствовал себя совсем крошечным. Но это его не смущало. Он и прежде никогда не считал себя ни большим, ни важным и охотно мирился с тем, что подавляло его.

Может быть, ещё никогда он не казался таким маленьким, как сидя на высоком кресле в конце стола. Несмотря на своё одиночество, граф жил пышно. Он любил обеденный ритуал и всегда обедал очень церемонно. Цедрик смотрел на него через стол, заставленный блестящим великолепным хрусталём и фарфором; то и другое ослепляло его, не привычного к роскоши. Посторонний человек, заглянув в столовую, улыбнулся бы при виде странной картины: в роскошной комнате прислуживали молчаливые ливрейные лакеи; канделябры горели ярко; серебро и фарфор блестели; на одном конце стола сидел суровый граф, а семилетний мальчик помещался против него.