Джон Фаулз - Мантисса [litres]

– Хочется взглянуть на свое лицо.

– Пока что я ваше зеркало.

Он вглядывается в это зеркало: ничего определенного в нем не разглядеть.

– Со мной случилось несчастье?

– Боюсь, что да. Вас превратили в жабу.

Очень медленно, разглядев что-то в ее глазах, он соображает, что его пытаются шуткой отвлечь от тревожных мыслей. Ему удается слабо улыбнуться. Она говорит:

– Вот так-то лучше.

– А вы знаете, кем я был?

– Кто я есть.

– Есть.

– Да.

Он ждет продолжения. Но она смотрит на него и молчит: еще один тест.

– Вы мне не скажете?

– Это вы мне скажете. Скоро. На днях.

Он молчит: минуту, две…

– Я думаю, вы…

– Я – что?

– Ну, знаете… кушетки…

– Психиатр?

– Вот-вот.

– Невропатолог. Нарушение функций мозга. Моя специальность – мнемонология.

– Что это?

– Как память работает.

– Или не работает.

– Иногда. Временно.

Узел ее волос завязан у затылка тоненьким шарфиком – единственная женственная деталь в ее одежде. На концах шарфика узор – мелкие розы перемежаются россыпью овальных листьев: черное на белом.

– Я не знаю, как вас зовут.

Сидя на краю кровати, она поворачивается к нему всем корпусом, приподнимает большим пальцем лацкан халата. На лацкане – бедж: «Доктор А. Дельфи». Но тут будто даже эта бюрократическая мелочь, касающаяся ее персоны, кажется ей нарушением строгих клинических правил, она поднимается на ноги.

– Да где же эта сестра, наконец?

Она идет к двери и выглядывает в коридор – видимо, напрасно, потому что снова возвращается к кровати и нажимает кнопку звонка – теперь звонит долго и настойчиво. Смотрит вниз, на него, с печальной иронией сжав губы: дает понять, что не он причина ее раздражения.

– Я давно здесь?

– Всего несколько страниц.

– Страниц?

Она скрестила руки на груди и снова – иронический вопрос в ее внимательно следящих за ним глазах.

– А что я должна была сказать?

– Дней?

Она улыбается более открыто:

– Отлично.

– А зачем вы сказали «страниц»?

– Вы утратили идентичность, мистер Грин. Я должна работать с вами, основываясь на вашем собственном чувстве реального. А оно, кажется, в полном порядке.

– Будто багаж потерял.

– Лучше багаж, чем руки-ноги. Так считается.

Он рассматривает потолок, пытаясь изо всех сил вновь обрести прошлое, место в пространстве, цель.

– Наверное, я пытаюсь от чего-то уйти?

– Возможно. Потому-то мы здесь, с вами. Помочь вам просечь то, что позади. – Она касается его обнаженного плеча. – Но сейчас самое важное – не волноваться. Просто отдыхайте.

Она снова направляется к двери. За дверью – странная тьма, он ничего не может разглядеть. Он снова смотрит в потолок, на этот неглубокий купол, на целый лес нависших над ним бутонов, каждый из которых завершается пуговкой. Серого цвета, они все равно походили на груди: ряд за рядом эти юные девичьи груди образовывали над ним полог из нежных округлостей, увенчанных сосками. Ему захотелось указать на это доктору, но она по-прежнему ждала у открытой двери, а потом какой-то инстинкт подсказал ему, что такое он не может сказать женщине-врачу. Это слишком личное, каприз восприятия, это может ее оскорбить.

Наконец врач оборачивается. Кто-то поспешно входит в палату за ее спиной: молодая сестра, явно уроженка Вест-Индии, белая шапочка и смуглое лицо над крахмальной белой с голубым униформой. Через руку перекинут сверток красных резиновых подстилок. Она скашивает глаза на врача:

– На военной тропе – медсестра. Для разнообразия.

Врач умиротворенно кивает, потом произносит, обращаясь к пациенту:

– Это сестра Кори.

– Рады видеть вас, мистер Грин.

Он поднимает на сестру взгляд, на лице – глуповато-смущенная гримаса.

– Прошу прощения.

Она с шутливой строгостью поднимает палец:

– Никаких «прошу прощения». А то отшлепаю.

Миловидная девушка, чувство юмора, веселая повелительность тона. И – редкостное совпадение – при всей очевидности совершенно различного расового происхождения двух женщин глаза у сестры точно такого же цвета, что у врача.

– Закройте дверь, сестра, будьте добры. Я хочу начать предварительные процедуры.

– Обязательно.

И снова доктор Дельфи скрещивает руки на груди: это явно ее любимая поза. Ее взгляд, устремленный на него, на миг кажется удивительно задумчивым, будто она еще не окончательно решила, каким должен быть курс лечения, будто он для нее не столько живой человек, сколько трудная проблема. Но вот она чуть улыбается ему:

– Это не больно. Многие пациенты находят, что эти процедуры приятно расслабляют. – Она бросает взгляд на сестру, стоящую теперь по ту сторону кровати: – Начнем?

Они склоняются над ним и с привычной ловкостью высвобождают края простыни и одеяла из-под матраса, сначала с одной стороны, потом – с другой. Быстро и аккуратно сложенные в несколько раз, одеяло и простыня оказываются в изножье кровати. Он пытается сесть. Но они обе немедленно возвращаются и встают над ним, мягко, но непреклонно заставляя его снова лечь.

Доктор Дельфи говорит:

– Лежите тихо. Так, как есть.

Голос ее, по-прежнему спокойный, стал заметно более деловым; она замечает, что он смущен.

– Ну, дорогой мой, мы же медики: я – врач, а это – сестра. Мы видим голых мужчин каждый божий день.

– Да, – говорит он и добавляет: – Прошу прощения.

– Ну а сейчас мы постелим вам резиновую подстилку. Повернитесь ко мне. – Он поворачивается и чувствует, как сестра укладывает подстилку вдоль его спины. – А теперь на другой бок. Через завернутый край. Вот так. Отлично. Теперь – опять на спину. – Он смотрит в простеганный потолок. Подстилку расправляют и туго натягивают на матрас. – Теперь поднимите руки и заложите их за голову. Вот так. Отлично. Теперь закройте глаза. Я хочу, чтобы вы расслабились. Вы находитесь в самой лучшей из европейских клиник, занимающихся такими проблемами, как ваша. Процент излечений здесь очень высок. Вы уже не блуждаете бесцельно, вы – на пути к выздоровлению. Расслабьте мышцы. Освободите мозг. Все будет хорошо. – Она смолкла. – Так. Теперь мы проверим кое-какие нервные реакции. Не двигайтесь. Лежите совершенно спокойно.

– Хорошо.

Он послушно держит глаза закрытыми. Несколько мгновений тишины, только тиканье часов, потом врач тихо произносит:

– Начинайте, сестра.

Две легкие ладони касаются внутренней стороны его рук, закинутых на подушку, спускаются к подмышкам, гладят бока, останавливаются у тазобедренных суставов, чуть на них надавливая.

– Вам приятны мои руки, мистер Грин? Чувствуете их тепло?

– Да, благодарю вас.

Сестра убирает руки, но лишь на миг. Одна из ее ладоней умело приподнимает его безжизненно обмякший пенис, потом опускает его и остается на нем лежать. Пальцы другой руки обнимают мошонку и начинают осторожно ее массировать. Встревоженный, он открывает глаза. Врач наклоняется к нему: