Джеймс Джойс - Улисс (часть 3)

С завершением романа мы можем сделать выводы и о том, как в целом в нем воплотилась классическая модель одиссеи в ее общих линиях. Несомненно, роман, как он и задуман был, осуществляет эту модель, говорит о дальнем странствии и о возвращении в свой дом. Но важный мотив опасности странствия переведен в регистр иронии и игры, утратив свой настоящий смысл предельного испытания личности, "пограничной ситуации". Вместо предельно исключительного содержанием одиссеи стало предельно повседневное. Финал одиссеи, "Итака", - в романе такое место, где "Улисс" и "Телемак" не сходятся, а расстаются. И "Пенелопа", нарицательный символ верности во всей мировой культуре, совершает в романе всего единственное деяние измену. Из такой картины трудно не заключить, что художнику была органически присуща "люциферова" тяга к обращению, диаметральному перевертыванию всех классических схем и парадигм.

Тематический план. Для "Итаки" автор выбрал форму, вообще не связанную с изящной словесностью, - форму вопросоответов, когда содержание излагается в виде серии ответов на специально составленные вопросы. Самое известное применение этой формы - церковный катехизис, отчего и принято говорить, что "Итака" написана в форме катехизиса. Но это применение не единственно, иногда данную форму использовали и в другой литературе дидактического и педагогического характера (в Средние Века она применялась в такой литературе весьма широко); и прямей всего "Итака" связана как раз не с катехизисом, хотя ирония в его адрес тут есть, конечно. Ближайший источник и родственник ее стиля - энциклопедия-вопросник "Исторические и прочие вопросы для юношества" (1800) англ. дамы - педагога Ричмэл Мэгнолл (1761-1820). Ее широко использовали в школах, Джойс знал ее с детства (и сохранил экземпляр в своей триестской библиотеке), и в начале "Портрета" малыш Стивен размышляет о "великих людях, чьи имена стояли в вопроснике Ричмэл Мэгнолл". Для "Итаки" взят не только стиль: именно "Вопросы" (к началу нашего века давно устаревшие) - первоисточник всего "научного" багажа эпизода.

Выбранная форма хорошо подходила для подведения итогов романа, которое Джойс решил осуществить весьма оригинально: проделав разложение героев, сведение их к неким универсальным категориям, первоэлементам. Здесь сохранялся и ставший привычным для него принцип миметизма, усвоения формою качеств и черт содержания: ибо форма тоже была разложена до предела, сведена к набору простейших блоков вопрос - ответ. Но эти достоинства сопровождались и большою опасностью: разумеется, совсем не случайно стиль катехизиса никогда не был стилем художественной прозы, ибо он, особенно взятый в больших количествах, почти неизбежно кажется монотонен и сух, педантичен и догматичен. "Итака" очень велика, и некоторой монотонности, утомительности, возможно, автор не избежал (говорю из объективности, ибо погрузившийся в Джойса думать так неспособен). Но в главном задача решена виртуозно: самый сухой из стилей оказался насыщен человеческим содержанием, проникнут юмором, эмоциями, даже лирическим волнением... Необычность и риск предприятия импонировали творческой натуре Джойса, и "Итака" была его самым любимым эпизодом.

Что же до "разложения героев", то его идею Джойс высказал весьма четко в письме Баджену от 28 февраля 1921 г., которое всегда и непременно цитируют, говоря об "Итаке":

"Я пишу "Итаку" в форме математического катехизиса. Все события разрешаются в свои космические, физические и психические эквиваленты; например, прыжок Блума во двор, набирание воды из крана, мочеиспускание во дворе, курительный конус, зажженная свеча и статуэтка, так что не только читатель будет знать все и знать в самом лобовом и холодном виде, но в итоге Блум и Стивен превращаются в небесные тела, в странников, подобных тем звездам, на которые они смотрят". В другом письме Джойс говорит, что он производит "математико-астрономико-физико-механико-геометрико-химическую сублимацию Блума и Стивена (черт бы их взял обоих)".

Сущность проделываемого в "Итаке" тут выражена довольно ясно, и только стоит сказать два слова о смысле и следствиях такой "сублимации". Будучи разложен на эквиваленты, Блум перестает быть тем же человеком, что был, и предстает в своем общечеловеческом существе, как человек обобщенный; именно в знак этого автор наделяет его в конце, по завершении операции, новым именем: Всякий-и-Никто. Здесь, в этой процедуре разложения и обобщения, у Джойса намечается новый взгляд на человека и новый подход к нему, новая антропология, довольно близкая к той, которая гораздо поздней, через три-четыре десятилетия, развита была Клодом Леви-Стросом, а за ним и другими структуралистами. "Итака" вообще богата теоретическим содержанием, и за иронической формой тут много умных и новых (тогда) вещей, выражающих собственный опыт и взгляд автора: бесспорно, еще и поэтому эпизод был любимым. Вместе со "Сциллой и Харибдой" и "Быками Солнца", это - один из самых интеллектуально насыщенных эпизодов романа.

При всем том, джойсово завершение и подведение итогов крайне далеко от финала классического романа, где все вопросы получают ответ, все концы сходятся с концами и все линии выстраиваются в гармоническую картину. Последняя ирония художника: форма "Итаки" навязчиво утверждает, что тут всякий вопрос немедленно получает полный ответ, - но, на поверку, множество вопросов оставлено без ответа, начиная с шутейного: кто такой Макинтош? и кончая первым и центральным вопросом романа: что же такое сыновство и отцовство? какова природа связи отца и сына? Мир "Улисса" глубоко неклассический мир, где концы не сходятся и линии не образуют гармонического узора. Стала привычною параллель между миром Джойса и миром Эйнштейна в физике; но в новой физике мир Джойса имеет и другую, не менее глубокую параллель: понятие нарушенной симметрии. Он обладает некой фундаментальной несогласованностью, его события и вещи без конца повторяются и перекликаются - и в то же время они отнюдь не прилажены, не подогнаны друг к другу, и всюду, куда ни глянь, всегда будет несоответствие, зазор, всегда будет неудача, путаница, ошибка... И все же человеческий разум и опыт, широта терпимости, тепло сочувствия безусловные ценности в этом мире. Может быть, это непоследовательно. У Беккета, законного продолжателя Джойса, этого уже не останется. Впрочем, этого меньше уже и в "Поминках по Финнегану".

Дополнительные планы. Из человеческих органов Джойс сопоставляет "Итаке" скелет; и это как нельзя понятней. Искусство эпизода - наука, символ - память, цвет - отсутствует (впрочем, в ранней схеме и "Итаке" и "Пенелопе" придавался затейливый "цвет млечного пути").

Создание "Итаки" стоило мастеру великих усилий. Она и так не писалась легко, но к трудностям творческим еще добавились многие обстоятельства. Джойс вплотную приступил к эпизоду сразу по окончании "Евмея", в середине февраля 1921 г., и писал его параллельно с "Пенелопой" (шедшей не в пример легче). "Работаю по 12 часов... устраиваю перерывы минут на пять, когда уже совершенно темнеет в глазах", - можно прочесть в письмах этого времени. К концу работы над огромным романом он был обессилен и напряжен. Имея множество суеверий, он всюду видел дурные знаки, угрожавшие завершенью труда; однажды, когда в кафе, где он сидел, пробежала крыса, он потерял сознание на порядочное время. В июле его поразил острый приступ глазной болезни, и сильнейшие боли не проходили около пяти недель. Стоит помнить эти драматические детали, когда читаешь безмятежные строки "Итаки". Роман между тем уже печатался в дижонской типографии Дарантьера. В Париж приходили корректуры и, читая их, Джойс подвергал ранние эпизоды капитальной редакции; только "Телемахиду" он оставил без существенных изменений. "Итака" была закончена поздней "Пенелопы", 29 октября. Это дата завершения "Улисса". Относительного, впрочем: на стадии корректур эпизод вырос почти вдвое. Сделан точный подсчет: на этой стадии Джойс убрал 79 слов, 348 заменил и добавил новых 9380 - 42% объема эпизода.