Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)

— Мистер Уорингтон наш кузен, — жалобно возражает леди Фанни.

— Неведомо откуда взявшийся мужлан не может быть вашим кузеном! Откуда мы знаем, что он ваш кузен? А вдруг это лакей, укравший чемодан своего хозяина и сбежавший в его экипаже?

— Но ведь госпожа де Бернштейн говорит, что он наш кузен, — перебивает Фанни, — и к тому же он — вылитый Эсмонд.

— Госпожа де Бернштейн следует своим прихотям и капризам, то носится с людьми, то их забывает, а теперь ей вздумалось обожать этого молодого человека. Но от того, что он ей нравится сегодня, будет ли он обязательно нравиться ей завтра? В обществе и в присутствии тетушки, ваша милость, извольте быть с ним любезной. Но я запрещаю вам разговаривать с ним наедине или поощрять его.

— А я знать не хочу, что ваше сиятельство мне запрещает, а что нет, восклицает леди Фанни, внезапно взбунтовавшись.

— Прекрасно, Фанни! В таком случае я немедленно поговорю с милордом, и мы вернемся в Кенсингтон. Если мне не удастся тебя образумить, то это сумеет сделать твой брат.

На этом разговор матери и дочери оборвался — или, может быть, горничной госпожи де Бернштейн ничего больше не удалось услышать, а значит, и поведать своей хозяйке.

Только много времени спустя она рассказала Гарри Уорингтону часть того, что было ей известно. А пока она видела, что родственники приняли его достаточно радушно. Леди Каслвуд была с ним любезна, барышни милы и приветливы, милорд Каслвуд, всегда сухой и сдержанный, обходился с Гарри не более холодно, чем с остальными членами семьи, а мистер Уильям охотно пил с ним, ездил с ним верхом, посещал скачки и играл в карты. Когда он выразил намерение уехать, они все до одного настойчиво уговаривали его остаться. Госпожа де Бернштейн не объяснила ему, чем было порождено такое горячее гостеприимство. Он не знал, чьим планам служит и какие планы расстраивает, чью и какую злобу вызывает. Он воображал, будто его приняли так ласково потому, что он приехал к своим родственникам, и ему даже в голову не приходило, что те, из чьей чаши он пил и чьи руки пожимал утром и вечером, могут оказаться его врагами.

Воскресенье в Каслвуде

На второй день пребывания Гарри в Каслвуде, в воскресенье, вся семья отправилась в замковую часовню, которая служила и деревенской церковью. Дверь в конце коридора вела на огороженное возвышение фамильной скамьи, где в надлежащее время они и расположились, а довольно многочисленные прихожане из деревни уселись на скамьях внизу. Со сводов свисало несколько старинных запыленных знамен, и Гарри с гордостью подумал, что знамена эти носили верные вассалы его семьи во время парламентских войн, в которых, как ему было хорошо известно, его предки достойно сражались за правое дело. В ограде алтаря виднелась надгробная статуя Эсмонда, современника короля Иакова I и общего прародителя всех тех, кто занимал сейчас фамильную скамью. Госпожа де Бернштейн, как и подобало вдове епископа, никогда не пропускала богослужений и молилась с тем же торжественным благочинием, с каким под пестрым гербовым щитом ее предок с квадратной бородой и в красной мантии вечно преклонял колени на каменной подушке перед огромным мраморным пюпитром и таким же молитвенником. Священник, высокий, румяный и красивый молодой человек, обладал очень приятным, выразительным голосом и читал главы из Священного писания в манере почти театральной. Музыка была хороша, за органом сидела одна из барышень — и могла бы оказаться еще лучше, если бы ее вдруг не прервали шум и чуть ли даже не смех, раздавшиеся на скамье слуг, когда Гамбо, лакей мистера Уорингтона, прекрасно зная псалом, запел его голосом столь сильным и звучным, что все присутствующие повернулись к Африканскому жаворонку, сам священник поднес ко рту носовой платок, а удивление ливрейных джентльменов из Лондона перешло границы приличия. Вероятно, очень довольный впечатлением, которое он произвел, мистер Гамбо продолжал усердствовать и вскоре пел уже почти соло — умолк даже причетник. Дело в том, что Гамбо, хотя он и смотрел в молитвенник хорошенькой Молли, той дочери привратника, которая первой приветствовала нежданных гостей в Каслвуде, но пел по слуху и по памяти, так как не знал нот и не был способен прочесть ни единого слова.

После пения псалма последовала недлинная проповедь, и Гарри даже пожалел, что она была такой короткой. Священник очень живо, наглядно и драматично описал сцену, свидетелем которой был на предыдущей неделе, а именно казнь конокрада. Он описал этого человека, его былую добрую славу, его семью, любовь, которую они все питали друг к другу, и его муки, когда он прощался с ними. Он нарисовал картину казни — поражающую, ужасную и живописную. Его проповедь была лишена той библейской фразеологии, к которой Гарри привык, слушая проповедников несколько кальвинистского толка, особенно нравившихся его матери, — нет, он говорил скорее как обитатель нашего суетного мира с другими такими же грешниками, способными извлечь пользу из доброго совета.

Злополучный конокрад был когда-то зажиточным фермером, но он пристрастился к вину и картам, стал завсегдатаем скачек и петушиных боев эти пороки своего века молодой священник обличал с благородным негодованием. Затем он стал браконьером, а затем начал красть лошадей, за что и поплатился. Служитель божий быстро набросал выразительные и страшные картины этих сельских преступлений. Он потряс своих слушателей, показав, как Око Закона следит за браконьером в полночный час и как расставляет ловушки, чтобы поймать преступника. Он проскакал с ним на украденной лошади по дорогам и лугам из одного графства в другое, но показал, что возмездие гналось за злодеем по пятам, настигло его на деревенской ярмарке, поставило перед судьей и не размыкало его оков, пока он не сбросил их у подножия виселицы. Да смилуется небо над несчастным грешником! Священник разыграл эту сцену в лицах. Он склонялся к уху преступника в позорной повозке. Он уронил свой платок на голову причетника. Когда платок упал, Гарри вздрогнул и подался назад. Священник говорил двадцать с лишним минут. Но Гарри готов был слушать его хоть час, и ему показалось, что проповедь длилась не более пяти минут. Знатному семейству она доставила большое удовольствие. Раза два Гарри, поглядев на скамью слуг, замечал, что они слушают очень внимательно, а особенно его собственный лакей, Гамбо, на чьем лице была написана величайшая сосредоточенность. Однако домотканые куртки остались равнодушны и вышли из церкви как ни в чем не бывало. Дедушка Браун и бабушка Джонс слушали проповедь с полным безразличием, а розовощекие деревенские девицы в красных накидках хранили под своими чепчиками самое невозмутимое спокойствие. Милорд со своего места слегка кивнул священнику, когда голова и парик этого последнего вознеслись над краем кафедры.