Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

Сэр Майлз, тут же в присутствии племянника, принимается рассказывать жене и дочкам, как Джордж представлялся ко двору, и делает это в столь лестных для Джорджа выражениях, что тот просто ушам своим не верит, — неужто это он был участником описываемой сцены? От смущения он не решается взглянуть дядюшке в лицо, но и возражать ему в присутствии его семьи или прервать поразительное повествование, льющееся из его уст, он тоже, конечно, не может. Ламберт сидит, вытаращив глаза. Он ведь как-никак сам был в Кенсингтонском дворце, однако не заметил ни одного из тех чудес, которые расписывает сэр Майлз.

— Мы все гордимся вами, дорогой Джордж. Мы любим вас, наш дорогой племянничек… Мы все любим вас, мы все гордимся вами…

— А я больше люблю Гарри, — раздается писклявый голосок.

— …но вовсе не из-за вашего богатства!.. Скруби, отведите мистера Майлза к его гувернеру. Ступай, дитя мое… Вовсе не потому, что судьба наградила вас большим поместьем и принадлежностью к древнему роду, а потому, Джордж, что вы сумели использовать на благо данные вам богом таланты, потому что вы сражались и проливали кровь за отечество и за короля и воистину достойны милости этого лучшего из всех монархов. Генерал Ламберт, вы были столь добры, что не погнушались навестить нас, сельских жителей, и разделить с нами нашу скромную трапезу, и я надеюсь, что вы еще посетите нас снова, и мы постараемся, чтобы в следующий раз наше гостеприимство было не столь скромным. Да, клянусь небом, генерал, вы должны назначить день, когда вы, и миссис Ламберт, и ваши милые дочки сможете у нас отобедать. И никаких отговорок, нет! Клянусь небом, я их не приму! — надрывается хлебосольный баронет.

— Надеюсь, вы подниметесь с нами в гостиную? — говорит хозяйка, вставая из-за стола.

Мистер Ламберт просит его извинить — он должен откланяться. Но о том, чтобы отпустить дорогого Джорджа, дамы и слушать не желают. О нет, он не должен их покидать. Они хотят поближе познакомиться со своим кузеном. Он непременно должен рассказать им об этом ужасном сражении и о том, как он спасся от индейцев.

Появляется Том Клейпул и слушает часть повествования. Флора прижимает платок к глазам, и мистер Майлз-младший спрашивает:

— Зачем ты утираешься платком, Флора? Ты же не плачешь.

Возвратясь домой, Мартин Ламберт, обладающий большим чувством юмора, не может удержаться, чтобы не рассказать жене о своем новом знакомстве. В те годы вошло в обиход некое словечко — пустозвонство. Можно ли поверить, что генерал позволил себе употребить его, рассказывая о своем посещении семейства почтенного сельского джентльмена? Он описал назойливое гостеприимство папаши, велеречивую льстивость мамаши, восторженные взгляды дочек, скудные порции жилистой баранины и тошнотворный запах и вкус наливки, а миссис Ламберт, вероятно, не могла при этом не сравнить прием, оказанный хозяйкой дома Джорджу, с тем, как плохо стали привечать в этом доме Гарри.

— А эта мисс Уорингтон — она и в самом деле так красива? — спросила миссис Ламберт.

— О да, она очень хороша собой и самая беспардонная кокетка, второй такой поискать! — отвечал генерал.

— Лицемерка! Не выношу таких людей! — воскликнула его жена. На что генерал, как это ни странно, отвечал кратким междометием:

— Кыш!

— Почему ты сказал "кыш", Мартин? — спросила миссис Ламберт.

— Я сказал "кыш" одной гусыне, моя дорогая, — отвечал генерал.

Тут его жена, призывая в свидетели небо, заявила, что она решительно не понимает, что он хотел этим сказать и что было у него на уме, — а генерал ответил:

— Ну, понятное дело, нет.

Глава LIX,

в которой нас угощают пьесой

Дела обыденные, житейские дают, как мне кажется, не слишком много пищи романисту. Правда, когда писатель обращается к военному сословию, представители которого могут выказать себя храбрецами или совсем наоборот, он волей-неволей принимается описывать интересные события, необычные характеры и обстоятельства, смертельные опасности, беззаветную храбрость, героические подвиги и тому подобное, и тут уж ему позволительно рискнуть и взяться за изображение подлинных фактов жизни, которым при других условиях едва ли может найтись место в повествовании. Ведь в чем протекает большая часть жизни Торгулиса, например? В торговле сахаром, сыром и пряностями; Стряпчиса — в размышлениях над старинными юридическими трудами; Кроилиса — в сидении, скрестив ноги по-турецки, на столе, после того как он снял с джентльменов мерку для раскроя сюртуков и панталон. Что может сообщить нам рассказчик о профессиональной жизни этих людей? Кому придется по вкусу описание дратвы, гвоздей и восемнадцати пенсов в день за работу? Поэты того времени, о коем мы повествуем, любили живописать пастушков в розовых штанах и ситцевых жилетках, танцующих перед своими овечками, подыгрывая себе на флажолете, обвитом голубой шелковой лентой. И в ответ на замечания влиятельных и снисходительных критиков я утверждаю, что невозможно ждать от романиста, чтобы он занимался подлинными фактами жизни, — единственное, пожалуй, исключение составляют уже упоминавшиеся выше военные действия. Что же касается юриспруденции, биржевых сделок, богословских споров, портняжного искусства, фармацевтики и тому подобных вещей, то можно ли требовать от писателя, чтобы он подробно останавливался на них в своих произведениях? И автору не остается ничего другого, как в меру своих сил и возможностей описывать людей вне их профессиональных занятий — описывать обуревающие их страсти, их любовь, их ненависть, их развлечения и забавы и тому подобное, а деловую сторону их жизни считать как бы чем-то само собой разумеющимся.

И посему, принимаясь рассуждать о жизни нынешней и жизни минувшей, я, признаться, только и делаю, что шатаюсь по театральным фойе, кофейням, танцевальным вечерам, ипподромам, ярмарочным балаганам, увеселительным заведениям и прочим веселым, развлекательным местам, и в то время, как все серьезное человечество теперь, как и встарь, корпит в своих конторах, трудится за своими унылыми станками и гнет спину на каждодневной работе, мы видим наших героев только в те минуты, когда они не заняты делом. А ведь Коридон не только миловался с Филлидой он должен был еще и вывозить навоз, и молотить ячмень. Ансиллула должна была убирать и мыть в детской, подавать завтрак, прислуживать хозяйке, водить детей на прогулку и прочее и прочее, прежде чем ей удавалось урвать минутку, чтобы перемолвиться через ограду ласковым словечком с полицейским Буписом, а этот бедняга должен был целый божий день оттаптывать пятки о каменную мостовую, прежде чем ему посчастливится урвать торопливый поцелуй или съесть сунутый украдкой кусок пирога. Нам же приходится встречаться с нашими героями лишь время от времени и при совсем иных обстоятельствах, хотя у большинства из них имеются свои основные занятия и профессии; и только в те минуты, когда они свободны от дел, можем мы свести их с читателем, если он тоже не занят.