Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

— И даже место отмечено? — покорно повторил Гарри.

— Ну да! Здесь говорится о женщине, которая разочарована, потому что се… потому что ее брат не пошел на войну, и вот как она описывает свои чувства:

Зачем и я не создана героем?

Зачем и мне сил больше не дано?

Блеск шелковых одежд…

— Шелковые одежды? — переспросил Гарри, вопросительно глядя на Этти.

— Ну и что же, сэр? Я знаю, что это не шелк… но вот в книге так…

…одежд, с моим покоем

За шлем и меч я б отдала давно:

Не ослабел бы жар мой ни под зноем,

Ни в холоде, ни в бурю средь волны:

Одна ль, с другими ль, днем ли иль под тучей

Ночной, я б смело мчалась в бой кипучий.

Сражаться? Да, это я бы могла! Почему, спрашивается, оба мои братца надумали стать священниками? Кто-то из папиных детей должен же стать солдатом!

Гарри нежно поглядел на нее и добродушно рассмеялся. Он чувствовал, что у него нет особого желания сражаться с таким хрупким маленьким воином.

— Взгляните, — сказал он, протягивая палец. — Мне кажется, что ваша ручка не намного толще этого пальца. Так разве можете вы вступать в схватку с крупным, сильным мужчиной? Впрочем, хотел бы я поглядеть, какой мужчина решится вас обидеть! Да, я бы очень хотел поглядеть на него! Вы в самом деле полагаете, что у какого-то негодяя может хватить духу причинить хоть малейшее зло такому хрупкому, нежному, миниатюрному созданию, как вы? — И, воспламененный полетом своего воображения, Гарри тоже стал расхаживать из угла в угол, все больше разъяряясь при мысли, что какой-то мерзавец-француз может позволить себе грубость по отношению к мисс Эстер Ламберт.

Вот эта-то молчаливая, сдержанная отвага, которая чувствовалась в молодом виргинце, и покорила Этти… Она подозревала в нем это скрытое достоинство, и оно особенно пленяло ее. Мисс Этти, в сущности, была не более отважна, чем Эрминия, речь которой она продекламировала по книге и о которой мистеру Гарри Уорингтону не доводилось слышать. Возможно даже, что он был в гостиной, когда его брат, Джордж читал стихи дамам, но мысли его были заняты другими заботами, и он ничего не понял, безнадежно запутавшись во всех этих Клотильдах и Эрминиях, великанах, и волшебниках, и прочей чепухе. А мисс Этти, утверждаю я, по натуре своей была отнюдь не амазонка, иначе она, без сомнения, по закону контраста, о котором позаботилась мудрая природа, влюбилась бы в какого-нибудь изнеженного молодого человека с литератур-ньши наклонностями или в какого-нибудь гениального флейтиста, — ведь все мы знаем, что нежные, хрупкие женщины особенно влекутся к сильным, мужественным, простодушным мужчинам, в то время как грубые вояки и прославленные герои ' войны легко и часто оказываются под башмаком. Если мистер Гарри Уорингтон влюбится в женщину такого склада, как мисс Ламберт, да еще женится на ней… что ж, не надо быть колдуном, чтобы предсказать, к чему это приведет.

Словом, в то время как Этти пускала свои маленькие ядовитые стрелы в Гарри, он поначалу даже не пытался стряхнуть их со своей дубленой шкуры, ибо просто не чувствовал их уколов. Быть может, своими намеками и насмешками она стремилась побудить его к действию? Но он был слишком простодушен, чтобы понимать цель этих мелких укусов. Не хотела ли Этти пристыдить его, говоря, что даже она, слабая женщина, готова надеть латы и шлем? Но наш простак либо хохотал, пытаясь вообразить ее в роли солдата, либо холодел при одной мысли, что ей может угрожать опасность.

— Ну, какая, скажите на милость, польза от таких сильных рук, если все, на что они способны, это держать моток шелка, который сматывает моя маменька? — воскликнула мисс Этти. — И какое применение силе можно найти в гостиной? Ах, вы, вероятно, надеетесь, что вас попросят выбросить кого-нибудь из окна? Гарри — сильный мужчина, ну так что? Верно, на Варфоломеевской ярмарке найдутся мужчины и посильнее. А вот Джеймс Вулф вовсе не так уж силен. С виду он совсем какой-то больной и хилый и прошлый свой приезд к нам так беспрестанно кашлял и был так бледен, словно увидел привидение.

— Вот уж не понимаю, как это мужчина может бояться привидений, — сказал Гарри.

— Позвольте, а вам когда-нибудь доводилось их видеть, сэр? — спросила насмешница.

— Нет, не доводилось. Однажды, когда мы были еще мальчишками, мне почудилось, что я вижу привидение, но оказалось, что это был просто Натан в ночной рубашке. Впрочем, я нисколько не испугался, приняв его за привидение. Да никаких привидений, думается мне, не существует. И то, что мы слышим про них от наших нянюшек, — все это сплошные выдумки, — сказал Гарри серьезно. Джордж, правда, напугался, но ведь он… — И Гарри прикусил язык.

— Но ведь он — что? — спросила Этти.

— Да просто он не такой, как я, больше ничего. Такой храброй женщины, как наша маменька, еще поискать, однако при виде мыши она всякий раз ужасно взвизгивает и ничего не может с собой поделать. Это выше ее сил. Ну, а брат мой, как видно, но выносит привидений. А я их не боюсь.

— Джордж всегда говорит, что из вас получился бы лучший солдат, чем из него.

— Да и мне так кажется, если б только мне дали испытать себя. Но зато тысячу разных других вещей он делает куда лучше, чем я, чем кто бы то ни было. И зачем только он не дал мне принять участие в походе Брэддока! Если бы я нашел там свой конец, пользы от меня было бы ничуть пе меньше, чем сейчас; только тогда я бы хоть не промотал своего состояния и люди не указывали бы на меня пальцем и не говорили бы, что я опозорил имя Уорингтонов! И почему нельзя мне теперь отправиться в этот новый поход, записавшись добровольцем, как сэр Джон Армитейдж? Ах, Этти! Разнесчастный я человек, вот что я вам скажу! — И разнесчастный человек принялся с удвоенной прытью расхаживать из угла в угол. — И зачем только понесло меня в Европу! со стоном произнес он.

— Как это лестно нам слышать! Премного вам обязаны, мистер Гарри! — Но, увидав молящий взгляд юноши, Этти вдруг добавила: — Может быть, вы… Может быть, вы решили вернуться домой?

— Чтобы стать посмешищем всей Виргинии? Там не найдется никого, кто не стал бы надо мной потешаться… кроме одного только человека, а он не в почете у моей маменьки. Нет, мне было бы стыдно возвратиться сейчас домой. Вы по знаете моей матушки, Этти. Я в общем-то не боюсь ничего на свете, по вот ее почему-то побаиваюсь. Что я отвечу, когда она спросит меня: "Где твоя доля наследства, Гарри?" — "Пошла прахом, маменька" — должен буду я признаться. "Что же ты с ней сделал?" — "Растратил, маменька, а потом сел в тюрьму". — "Кто же вызволил тебя из тюрьмы?" — "Братец Джордж, маменька, вот кто вызволил меня из тюрьмы, и теперь я вернулся домой, ничего не достигнув, без профессии, без видов на будущее, вернулся с пустыми руками… и ничего мне больше не остается, как приглядывать за неграми, терпеливо сносить ваши нагоняи, дремать на проповедях, да еще играть в карты, пить пиво и биться об заклад на петушиных боях в окрестных тавернах!" Да как посмотрю я в глаза всем своим тамошним знакомым? Понимаете, мне стыдно вернуться домой с пустыми руками. Я должен что-то совершить — и совершу! Но что мне делать, Этти? Ах ты господи, что мне делать?