Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

Возвращение воина

О, силы небесные! Наступит ли когда-нибудь конец крикливому тщеславию людей, особливо французов? Возможно ли поверить, что после сражения у Сен-Ка, где, как всем хорошо известно, им всего-то-навсего удалось отрезать наш арьергард, они проявят такую неделикатность чувств, что не посовестятся сжечь неисчислимое количество пороху перед Домом инвалидов в Париже, похваляясь и ликуя перед лицом нашего несчастья? Великодушно ли ЭТО торжествовать и улюлюкать по поводу того, что пять-шесть сотен храбрецов оказались в руках десятитысячного войска на берегу океана, как в ловушке, и их постигла судьба всех отставших? В свое время я собирался было воссоздать достоверную картину ликования, происходившего в Лондоне по поводу нашей блистательной победы при Сен-Мало. Я хотел описать сверкающие стволы пушек, влачимых по улицам нашими доблестными матросами в сопровождении величественных конных гвардейцев; толпу зевак, бросающих в воздух шляпы, выкрикивающих приветствия, в то время как у них очищают под шумок карманы, и всю нашу пишущую братию, что взирает на эту сцену с балкона на Флит-стрит и посылает свои благословения победоносному британскому оружию. Но теперь, после того, как французский Дом инвалидов вздумал столь пошло подражать нашему Тауэру и их Сен-Ка был противопоставлен нашему Сен-Мало, меня уже не влечет к себе этот затасканный сюжет. И я говорю: Nolo {Не хочу (лат.).}, а не Malo {Предпочитаю (лат.).}, и вполне доволен тем, что Гарри возвратился, как из одного похода, так и из другого, целехонек, не получив ни единой царапины. Разве я об этом еще не упомянул? Разве я, торопясь успокоить моих юных читательниц, не поведал о том, что мой герой никогда еще за всю свою жизнь не чувствовал себя так хорошо? Свежий морской воздух покрыл загаром его щеки, и снаряд, просвистевший у него над ухом, пощадил его висок. Океан омыл его гетры и другие части туалета, не поглотив в своей бездонной пучине его тела. Он, правда, показал однажды неприятелю спину, но лишь на самый краткий срок — не дольше, чем было необходимо, чтобы скрыться из виду. И в конце концов спина есть у всех, и никто этого не стыдится, и говорить об этом следует смело, не теряя чувства юмора.

— Признаюсь вам, — рассказывал Гарри, — мы улепетывали во все лопатки! И когда наши ряды дрогнули, повезло тем, кто успел добраться до лодок. Французы — пехота и конница — смяли нас и преследовали до самого моря рубили направо и налево и кололи штыками. Бедный Армитейдж был сражен пулей у меня на глазах и упал. Я подхватил его и потащил по воде к лодкам. Счастье еще, что матросы на нашей лодке не струсили, — ведь пули свистели у них над головой, расщепляли лопасти весел и продырявили флаг, но их командир был так невозмутим, словно его угощали не пулями, — а добрым пуншем в Портсмутской гавани, который мы с ним и распили, как только высадились на берег. А вот бедному сэру Джону не так повезло, как мне. Он отдал богу душу, не добравшись до корабля, и наши вооруженные силы потеряли доброго воина, а мисс Хоу — жениха, который был истинным джентльменом. Но на войне, как вы понимаете, не без потерь, а титул баронета получит теперь его брат,

— А я думаю об этой бедняжке, — сказала мисс Этти (которой, как я догадываюсь, излагались эти события). — Ну, и о короле. Почему король так хотел, чтобы сэр Джон Армитейдж отправился на войну? Ведь джентльмен пе может ослушаться приказа, исходящего от такого высокого лица. И вот он мертв! Воображаю, в каком теперь состоянии его величество!

— Можно ли сомневаться, что его величество вне себя от горя, — говорит папенька, покачивая головой.

— Вы шутите, сэр? Не хотите же вы сказать, что король Англии остается безучастен, когда сражающийся под его знаменами дворянин умирает почти что у его ног? — говорит Этти. — Если бы я рассуждала так, как вы, клянусь, мне бы оставалось только стать на сторону Претендента!

— Что ж, Темпл-Бар украсился бы хорошенькой головкой еще одной маленькой изменницы, — говорит генерал, разгадав истинный смысл ее слов и понимая, какие чувства — раскаяние, страх, благодарность за то, что опасность миновала, — заставляют бурно биться ее сердечко. — Нет, моя дорогая, — говорит он. — Какую жизнь хотите вы уготовить нашим монархам, заставляя их оплакивать каждого солдата! Я слишком высокого мнения о его величестве, чтобы приписывать ему подобное слабодушие. И я сомневаюсь, чтобы мисс Эстер Ламберт почувствовала себя счастливее, если бы корона перешла к Претенденту. Ведь этот род никогда не отличался особым мягкосердечием.

— Но разве король может не терзаться муками раскаяния после того, как он самолично послал Гарри… я хочу сказать, сэра Джона Армитейджа иа войну и тот был убит? — спрашивает Этти.

— Если бы на поле боя пал Гарри, двор, несомненно, облачился бы в траур, но поскольку он цел и невредим, леди и джентльмены были вчера в пестрых, ярких нарядах. — отвечает генерал.

— А почему бы нам не жечь фейерверков в честь поражения и не посыпать голову пеплом, облачаясь во власяницы по случаю победы? — замечает Джордж. Признаюсь, у меня совсем пет желания возносить хвалу небесам за то, что они помогли нам сжечь корабли при Шербуре.

— Неправда, ты тоже радуешься, Джордж, — говорит Гарри. — Хоть, может, и не к лицу мне так говорить, ведь ты куда умнее меня, но когда наше отечество одерживает победу, ты радуешься этому — я знаю по себе. И когда я отступаю перед французами, мне стыдно, хотя я и понимаю, что тут уж ничего нельзя поделать. Все равно, что ни говори, а по-моему, англичанам отступать как-то не пристало, — задумчиво добавляет он, и Джордж улыбается, однако воздерживается от вопроса: а что, по мнению Гарри, думают на этот счет французы? — Да, дело обернулось для нас скверно, — продолжает Гарри серьезным тоном, — только ведь могло бы быть и хуже. Многие считают, что французский губернатор герцог Эгийон действовал прямо как мокрая курица. Он мог бы отрезать нам отступление, но тут уж мы, понятно, времени даром не теряли. Я очень рад, что доблестное народное ополчение французов показало себя с наилучшей стороны, а в его рядах было немало волонтеров-дворян, которые, как и следовало ожидать, сражались в первых рядах. Говорят, что шевалье Тур д'Овернь начал бой, вопреки приказу герцога Эгийона. Нам сказали это офицеры, которые доставили генералу Блаю и лорду Хоу списки раненых и попавших в плен. Хоу теперь лорд, потому что пришло известие о гибели его брата. Но знаешь, Джордж, с титулом или без титула, а человек он храбрый.

— А его сестра была обручена с бедным сэром Джоном Армитейджем. Воображаю, каково ей сейчас! — Из груди мисс Этти вырывается вздох, — можно заметить, что последнее время она стала крайне сентиментальной.