Филипп Эриа - Испорченные дети

Ванные комнаты находились в ведении тети Эммы. Желающий принять ванну должен был адресоваться к ней, просить у нее ключ, как в семейных пансионах. Я поблагодарила ее за великодушное предложение, но отклонила его.

- Я вполне обойдусь душем, тетя Эмма. Впрочем, я принимала ванну утром в моей каюте.

- В каюте? - переспросила тетя с таким видом, словно я говорила на непонятном для нее языке. - Ах да, верно, ты ведь была на пароходе! Я и забыла об этом.

Тетя помолчала, как бы желая этой паузой подчеркнуть, что мое путешествие лично ее ничуть не интересует, и уверить меня, что у нее есть заботы поважнее. Затем продолжала:

- Да, но ведь после этого ты целый день провела в вагоне.

- Целый день! - произнесла я.- Всего два часа. К тому же в трансатлантическом экспрессе на редкость чисто!

- Да будет тебе! В поездах никогда не бывает чисто! Разве только твоя персона оказывает на все очистительное действие.

Мама расхохоталась.

- Впрочем, поступай как знаешь, - заключила тетя Эмма. - Хоть совсем не мойся.

Я поглядела на тетю, на ее землистое лицо, на небрежно приглаженные волосы, на ее платье, туго стянутое у шеи и у запястий.

- Не беспокойся,- сказала я - К обеду я выйду в вполне приличном виде. Тебе не придется краснеть за меня.

Войдя в свою комнату, я под влиянием какого-то смутного чувства, то ли боязни, то ли стыдливости, не окинула ее взглядом, как это делаешь, чтобы вновь восстановить свою близость с родным углом. Мои взоры упорно отвращались от стен. Не подошла я также к окну, за которым лежал парк Монсо, парк моего детства, - пустынный в этот предвечерний час и поэтому особенно поэтичный.

Пока я была у бабуси, в комнату внесли мои чемоданы. В чемоданах лежали сувениры, которые я привезла самым близким родным. Я достала маленькие сверточки. Подержала их в руке. Потом подумала: "Нет, отдам в другой раз. Слишком много народу приглашено к обеду. А я ничего не привезла ни двоюродным братьям, ни тете Жюльене". Я заперла сувениры в ящик.

Никто не постучался в мою дверь; никто не позвонил мне по внутреннему телефону. Чего мне еще ждать? Я вошла в туалетную, где был устроен душ.

Душ мне показался каким-то вялым. Душ в Америке, память о котором, как об ударе хлыста, хранила моя кожа - так во рту еще долго сохраняется определенный - вкус или в ушах определенный звук, - бодрил мне кровь, массировал тело. Возможно, ему-то, отчасти я и была обязана тем, что он придал моей фигуре более изящные линии. Чем отныне я заменю его благотворное действие, если, конечно, не собираюсь раздобреть?

Надев платье, подходящее для малого обеда, я присела на край дивана и сидела так, положив руки на колени, без дела, без толку, без мысли. Стало быть, в этот вечер ничего не произойдет! Время как бы умерло, оно тянулось вечность.

Где сейчас они все? В какой комнате собрались? И какой держат совет? К семейным обедам родственники обычно съезжались заблаговременно. Сейчас они, должно быть, все уже в сборе. Мне показалось даже, что я слышу голос тети Эммы, встречающей гостей восклицанием: "Нам еще ничего не известно!" Ясно, что Симон, желая объяснить неуспех своей миссии, сообщает свой вариант нашей встречи и на все лады высмеивает мое тупое упрямство.

И каждый сообразно своему темпераменту восклицает: "А что я вам говорил?.. Вот сами увидите... Эта Агнесса!.." Когда я появлюсь на пороге, все замолкнут, переменят тему разговора, сделают вид, что не интересуются моей особой... Я отнюдь не торопилась прерывать заседание семейного совета. Ни снова их увидеть. Я уже была сыта ими по горло!

Я сидела не шевелясь, и, как всегда в минуты нервной разрядки, когда ничего не ждешь, когда не баюкаешь себя иллюзиями, от умственного твоего взгляда не скрывается ничто, и это ясновидение наполняет душу печалью. Я сидела в своей: комнате, насторожив слух, вся в напряжении, начеку. Под собою я ощущала весь особняк. Все его пороги, все его двери, его коридоры в закоулки, его большие комнаты и комнаты маленькие, которые я знала наизусть, где могла ориентироваться с закрытыми глазами; их расположение... Я физически ощущала весь особняк сквозь полы и потолки, как пассажир парохода уверен, что физически ощущает кочегарку, затерянную в самых глубинах судна. Я ощущала под собой особняк, а вокруг него я ощущала долину Монсо. Особняк был ее средоточием, как паук, засевший в центре паутины. Мы были связаны с этим кварталом множеством нитей. Он нас обогатил. Мой прадед и его брат, основоположники нашего благосостояния, создали его, спекулируя земельными участками на всем пространстве от Малой Польши до От-Руль; моя прабабка была из рода Битсиу, то есть доводилась кузиной баронессе Осман; это родство, с его добрыми советами, позволяло "братьям Буссардель" иной раз счастливо соперничать с самим банкиром Перейра. В результате семье досталось значительное состояние и недвижимость - домов тридцать во главе с нашим особняком, который трое наших предков построили примерно в 1865 году возле старинного парка Филиппа-Эгалите. Вокруг особняка-патриарха расплодились дома, где жили Буссардели - прямое или косвенное потомство первых. Ни одно из этих здании не выходило за пределы наших ленных владений. Менее состоятельные из нас шли на любые жертвы, лишь бы сохранить за собой полутемные антресоли на границе Батиньоля и Терн. Более обеспеченные, счастливые владельцы домов; в конце авеню Гоша или на площади Мальзерб, презирали модные кварталы, идущие вдоль Сены или вдоль Булонского леса. Все они равно хранили верность Монсо, повинуясь сложному чувству собственного достоинства, признательности и суеверия.

Но мне-то что, меня-то что связывало? Почему я жила пленницей в этом обособленном городке среди большого города, у безрадостного очага, с этой семьей, где на мою долю не досталось ни одной крупицы человеческого тепла? Это ярмо тяготило меня; я его не сбрасывала; я несла его с мукой, с возмущением, но все-таки несла. И когда по воле случая освободилась, то поспешила вновь взвалить его на себя.

Неужели же так сильны узы родства? Они накрепко соединяют всех этих людей, которые пусть не любят друг друга, но зато хоть внутренне схожи. И меня они связывали также, меня, у которой не было ничего общего со своими родными по крови, даже их достоинств, даже моих недостатков.

Что же это была за магнетическая сила?

3

Зазвучал гонг, призывавший к обеду. Каждый, раз мне казалось, что я в театре и гонг извещает зрителей, что сейчас поднимется занавес.

И в самом деле, у меня было впечатление, что сейчас начнется пьеса, нечто очень важное произойдет сегодня вечером. Пусть! Мое возвращение под отчий кров, этот мой незамеченный приезд, этот сдержанный прием были лишь прологом к тысяче мелких разочарований и обид.