Майя Луговская - Тятя

Вулкан извергался. Столб пленного пепла вознёсся в небо на несколько километров. Чёрная шапка на нём медленно расплывалась в гигантскую тучу. Дьявольскими языками непрестанно вылизывали её вертикальные молнии.

Люди срочно покидали остров. Аэропорт был забит, штурмом брались теплоходы. А они радовались, что повезло.

Сто шестьдесят лет бездействовал вулкан Тятя — и вдруг ожил, будто специально для них. И они мгновенно перестали думать о себе. О себе, как о двоих. В этой стихии гула, пепла, молний для неё сразу отступила мечта остаться с ним вдвоём, хотя вся-то их поездка и была задумана ею с целью уединиться. Уединиться, чтобы взгляд, прикосновение, слово не под контролем, конечно же, осуждающим контролем коллектива. Ведь Ирина твёрдо решила увести Алёхина от жены, и в институте наблюдали.

Беспосадочный полёт Москва — Хабаровск. Пересадка на другой самолёт, и через два часа — Южно-Сахалинск. Здесь их группе, состоящей из геологов, следовало разделиться. Одна часть отправлялась теплоходом к Северным Курилам, они двое — самолётом в Южно-Курильск.

Наконец вдвоём. Не слоняться стадом по городу, не оглядываться, не ждать, не разыскивать кого-то, не догонять. Вдвоём.

Но Южные Курилы встретили их извержением. Тут-то они и забыли о себе. Добраться к вулкану, добраться к вулкану. Им, изучающим закономерности рудоотложения, сама природа дарит такой случай. Они смогут отобрать самые свежие, нужные им пробы, получат уникальнейшие данные. Казалось, только это и важно, только это и нужно. Ничего кроме для них не существовало. Желание было единым.

В эту ночь из Южно-Курильска к месту извержения отправлялось научно-исследовательское судно. Опять они оказались среди людей. Было решено с отрядом вулканологов высадиться в районе эвакуированного посёлка, поблизости от места извержения.

Клубы пепла, взлетавшие над жерлом, относило в сторону их судна, и они оказались в зоне сильнейшего пеплопада. Как из распахнутых закромов, сыпался с неба пепел — мельчайшие зёрнышки растрескавшейся породы, колючие, острые, как наждачный порошок. Пепел густым слоем покрывал судно, въедался в кожу, царапал. Беспрестанные молнии, громовые разряды.

Почему Ирина выбрала Алёхина? Да разве это можно объяснить. Красив, умён, талантлив? Не в этом дело. Она всегда была слишком требовательна. Просто для неё он стал единственным. Она всех раскидала для него.

Свела их интереснейшая научная проблема, над которой оба работали, — связь рудоотложений с явлениями новейшей тектоники и современным вулканизмом. Постоянные экспедиции — Приморье, Средняя Азия, Восточная Сибирь. Он переманил Ирину в свой институт, она стала работать в его отделе. Оба начали докторские. Она оказалась в хвосте, и не удивительно. Самым главным для Ирины стала необходимость быть незаменимой в его работе — работе бешеной, страстной, одержимой. Это-то и привлекало её к нему. Ничего, кроме работы! Она знала, на что она шла.

Они работали тогда на Челекене. Жили в палатках. Он заболел, отравился консервами. Дикая боль. Температура сорок. От больницы категорически отказался: «Само пройдёт». Не проходило. Провалялся неделю. Ослаб. Ирина выхаживала его. Как маленького кормила с ложечки. Стал он ей особенно дорог. И как-то так случилось, что всё перешло в любовь. Все эти полгода на Челекене им было хорошо вместе. И чем дальше — становилось лучше. Он был её мужчина.

Жена. Алёхин никогда не говорил о ней, это было его табу. По-видимому, жена не мешала ему. Но для Ирины постоянно присутствовала. Особенно в Москве она понимала, что каждый раз от неё он возвращается к жене. Поспешный взгляд на часы, торопливые сборы, никакого прощания — уход. В отъездах возникала иллюзия, что их только двое, и потому каждый раз окончание экспедиции становилось для неё пыткой, которую она побеждала уверенностью в себе. Ирина не ревновала Алёхина к жене. Её чувство нельзя было назвать ревностью, это было нечто иное, скорее обида, не за себя, за Алёхина, за его двойственное существование. О двух своих сыновьях Алёхин тоже не рассказывал ей. Да и когда было рассказывать? В сутках слишком мало часов. Наука заполняла, захлёстывала, поглощала. А в любви им и о самих себе некогда было поговорить. И вообще он не любил разговоров: «Ненужная трата эмоций, всё ясно и так».

С судна не просто было обнаружить место, выбранное для высадки. Вулкан Тятя и все его окрестности укрыла густая пепловая пелена. Опять они были застигнуты сильным пеплопадом. И только к вечеру этого дня Ирине и Алёхину с отрядом вулканологов наконец удалось высадиться. Ночевали в эвакуированном посёлке, покинутом не всеми, в основном женщинами с детьми, в освободившемся и комфортабельном доме, опять всем скопом. Вулкан продолжал извергаться, выбрасывая огромные столбы пепла и газов. Гул, грохот, временами взрывы, грозовые разряды.

Ревность Ирина тоже иногда испытывала. Но какую-то странную… Будто ревновала его к самой себе. Он часто говорил ей: «Чётко ты умеешь работать. Любуюсь». Или: «Ты замечательно отредактировала моё введение». Или: «Я прочитал твою главу. Как независимо ты мыслишь! Как смело думаешь. Молодец». А она возмущалась: «Ты любуешься, как я работаю, но не замечаешь, как я выгляжу и что у меня другая стрижка». Или: «Ты оценил мою редактуру, но тебе безразлично, идёт ли мне мой французский свитер». Он всегда только отшучивался: «Всё это подразумевается». Бывало и другое: как-то приехали к ней родственники и свидание с Алёхиным (их tête-à-tête) Ирина устроила в квартире подруги, конечно, не институтской. В институте она не завела бы интимной подруги. Устроила свидание и — раскаялась. Не очень-то ей было приятно, когда там он вдруг оценил висевший в ванной комнате кружевной халатик, а потом и пёстрый пончо, будто нарочно брошенный подругой на кресло. Смешно, но в квартире Ирины он никогда ничего не замечал. Хотя, пожалуй, нет, один раз всё-таки заметил — изречение. Она держала на своём письменном столе перепечатанные на карточку слова: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться и бросать, и опять бросать, и вечно бороться… А спокойствие — душевная подлость».

«Вот это мне нравится», — сказал Алёхин. «Не удивительно, как-никак всё-таки Толстой», — ответила она. «Я не текст имел в виду, а факт, что ты выбрала именно эти слова. Но цитата должна быть точной: «…и вечно бороться, и лишаться . А спокойствие — душевная подлость». «Негодяй!» — с нежностью подумала тогда Ирина.

Вулканологи, уже в посёлке начавшие наблюдения за вулканам, намечали дальнейший план действий и маршрут. Их главный заявил, что женщин (вместе с Ириной их было четверо) в маршрут к вулкану ни в коем случае не брать. Слишком тяжёл будет путь, опасен подъём в кальдеру, спуск, и не для женщин такая физическая нагрузка. Алёхин не вмешивался. Но Ирина стала уговаривать главного.