Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

- Сядем, - сказал он взволнованно.

Она села на скамеечку у его ног. Ее груди были маленькие и твердые, точно яблоки, но кость широкая, а на плечах и у затылка уже намечалась полнота. - С появлением детей, - думал Маркэнд, - у нее разовьется грудь. - Он поглядел на ее губы; их вкус охладил его; в поцелуе они оставались безжизненными. Можно ли обладать женщиной, спрашивал он себя, не целуя ее губ?

- Расскажите мне о себе, - попросил он, зная, что это говорит его тревога.

- Хорошо. Только не ожидайте от меня рассказа о том, как "я оказалась жертвой роковых обстоятельств".

- Готов побиться об заклад, что вы из провинции, как и я.

- Я так и знала, что вы - провинциал! Парочка провинциалов, которым повезло в столице!

- А вам повезло?

- У меня не было ни гроша в кармане и ни души близких, когда я приехала в Нью-Йорк.

- Сколько вам лет?

- В августе будет двадцать.

- Что вы делали до приезда сюда?

- Я из Лимы, штат Огайо, если это вас интересует. Работала в парикмахерской, самой лучшей в городе, маникюрила мозолистые лапы проезжих коммивояжеров. Скопила триста монет тайком от па и ма - знай они об этом, они б стали драть с меня больше за квартиру и стол. По понедельникам, средам и пятницам вечером я танцевала в Парижской школе салонных танцев. Сперва брала уроки, потом сама их давала. Ну вот, папашка, хватило с вас?

- Ваш отец был, наверное, рабочий?

- А как же. Сигнальщик на "Пенн". Ма работала на фабрике, пока не заболела. Еще что прикажете? - шутливо спросила она тоном кельнерши.

- Я когда-то работал в механической мастерской.

- Вот и чудесно! Парочка провинциальных ребятишек пролезла в класс богатеев и живет припеваючи.

- Что вы называете "жить припеваючи"?

- Детка, я копила денежки, когда полировала чужие ногти, коплю денежки и теперь. А кроме того, я берегу свое здоровье.

- Здоровье, правда, замечательное.

- Рано или поздно наступит и для меня счастливый день.

- Как же это, Бетти?

- Не знаю, "как" я этого достигну, зато знаю, "чего" я хочу. Когда-нибудь я позволю себе растолстеть! - Она приподняла руками свои груди, как будто их тяжесть была так велика, что тянула ее торс книзу. Вот когда придет такой день, что мне можно будет начать толстеть, тогда я и буду счастливой! - Она расхохоталась, потянулась кверху и поцеловала его в губы. Прикосновение ее тела к его коленям разожгло его; ее губы охладили его.

- Сколько вы мне дадите, папаша?

- Пока еще не решил.

- Ну-ну, не пугайте! - Она ущипнула его за нос. - Мне это сейчас все равно. Честное слово, все равно. Конечно, завтра я буду думать иначе... А через пятнадцать лет - и подавно. По сейчас мне безразлично. Вы мне нравитесь. Я бы вас теперь не отпустила, даже если б вы дали мне фальшивую бумажку.

- Смешная вы девочка.

- Я же сказала, что вы мне нравитесь. И потом, я верю в везенье. Вам сегодня повезло, понимаете? Почти каждый вечер мой постоянный обожатель торчит за кулисами, и, попади вы в другой раз, мне пришлось бы посмотреть на вас как на пустое место. Но он уехал в Чикаго, понимаете? Вы мне верите?

- Верю.

- Если б я действительно беспокоилась о деньгах, разве бы я стала об этом говорить? Не такая уж я дура! Просто мне любопытно знать, какой вы.

- Я дам вам сто долларов.

- Ну! У вас так много денег? - Она весело захохотала, вскочила, развела руками, спустила с плеч пеньюар, обнажив совершенную по форме, похожую на яблоко грудь. - А как по-вашему, стою я этих денег?.. Почему вы меня не целуете? Что такое с вами?

- Не знаю, Бетти.

- Может быть, я вам не нравлюсь?

- Может быть, наоборот, Бетти.

Она прикрыла свою наготу.

- Не смейте!.. - сказала она. - Не смейте! Что за чушь! Мы оба были бедняками. Бедняки - наш класс. Сердцем мы навсегда останемся в нем. Как же! Душные комнатенки, полные кухонного чаду, вонючего мыла и визгливых ребятишек. Бобы со свиным салом. Пропахший потом ухажер, которому за пять радостных ночей нужно отдать еще пятьдесят лет в душной комнатенке с кухонным чадом, и мылом, и ребятишками. Разве я не знаю? Это - наша среда, понимаете вы? К ней мы принадлежим сердцем, но не головой. Вот мы двое, мы были похитрее, и мы вырвались. Головой мы пробили себе путь в другой класс, где живут в шикарных квартирах, и стирку отдают на сторону, и детей тоже, если случаются дети. И из этого класса мы вытягиваем все, что можно.

Она стащила Маркэнда со стула и, свернувшись в клубок, прижалась к нему.

- Сто - это слишком много, сто вы мне не можете дать. Но вы можете любить меня.

Он отстранил ее.

- Что такое? Я нам, и правда, не нравлюсь?

- Очень нравитесь.

- Мне казалось, что мы понимаем друг друга.

- Бетти, это так и есть. В том-то и дело. Не сердитесь. - Он положил на рояль стодолларовый билет. - Мне нездоровится.

- Не лгите.

- Хорошо, я не буду лгать. Вы заставили меня задуматься... То, что вы говорили... Я хотел вашего тела. Я и сейчас хочу его.

- Вот что я вам скажу: берите обратно ваши сто долларов.

- Разве я не могу вам сделать подарок? Или вы только на сделку со мной согласны, Бетти?

Он замолчал и увидел перед собой ее. Не смутный призыв своего желания; он увидел реальное живое существо... и оно было близко. Глаза, которые принудили себя смотреть и быть настороже, детские губы, которые судили и произнесли мудрое решение, круглый лоб, который задумывался над проблемой борьбы за существование. Он увидел провинциальную девушку, возненавидевшую шум родного дома, его нищету, которая заставила ее в поблекшей матери возненавидеть женщину и в угрюмом отце научила бояться мужчины; страшней же всего сделала для нее красоту, которая могла заманить ее в ловушку любви и домашнего очага, похожего на отцовский.

- Вы не можете понять, - сказал он, - я сам не могу. Что-то встало на пути. В этом нет ничего обидного для вас. - Он посмотрел на нее.

Грубым движением он схватил ее и поцеловал ее руку, плечо, шею. Распахнул пеньюар и нежно поцеловал грудь.

Он снова прикрыл ее грудь и, точно в зеркало, заглянул в ее глаза. Прежде чем она успела заговорить, он взял пальто и шляпу и исчез.

3

Элен посмотрела на мужа. - Давно уже он не спал так безмятежно, не стану его будить. - Она осторожно прикрыла за собой дверь. Внизу шумели Тони и Марта.

- Тише, дети! Папа спит еще.

- Спит? - спросил Топи. День был не воскресный и не праздничный; вообще не такой, когда полагается долго спать; а больным он отца никогда не видел. - А что с ним?

- Ничего, детка. Папа поздно пришел вчера и устал. - Как обычно, она пошла проводить детей в школу. Под неярким апрельским солнцем казались мягче камень и кирпич невысоких строений Парк-авеню; деревья еще стояли оголенные, но в дымке, обволакивавшей их, уже таилось обещание.

Маркэнд очнулся от глубокого сна. В доме было тихо; по шуму, доносившемуся с улицы, он понял, что уже поздно. Он лежал и смотрел по сторонам; все мышцы его тела были расслаблены, и его наполняло чувство покоя, совершенное, как в спящем ребенке; кожа была потная, но прохладно-свежая. Давно уже ему не спалось так хорошо; с той самой ночи, когда он в последний раз погрузился в объятия Элен (перед тем как нахлынули на него все эти сомнения). Тело его снова нашло свое место в мире! Необычность исчезла. Что же произошло? Он поднял голову и увидел на стуле смятый воротничок (фрак его Элен убрала). Тут он вспомнил. Но откуда это чувство покоя? Ведь он же не остался, он твердо знает, что не остался у той девушки. Жизнь, необычная и далекая все это время, стала вдруг вчера необычной и близкой. Непереносимо. Он бежал от непереносимой близости этой девушки. Пешком возвратился домой. Лег в постель и заснул. Он помнил только напряженный миг раздевания в темноте: Элен не должна проснуться. Видел ли он сны? Нет. Откуда же это чувство покоя? - Оно явилось помимо меня. - Жизнь его, пока он спал, не знала никаких вопросов, и никаких вопросов не было теперь, когда он лежал, проснувшись. Он подумал о почти безумной потребности, мучившей его всю неделю, пока он не нашел эту девушку, которую купил и от которой, купив, отказался. Почему он так поступил? И куда исчезла эта потребность теперь? Нет больше того голода. Что-то изменилось. Холодные струйки душа... он ощущает их близость, как ощущает близость улицы, каплями звуков сочащейся в открытое окно. Может быть, близость жизни, как-то им вновь обретенная, заменила ему близость молодого женского тела. _Он знает, что ему делать!_ Вот откуда чувство близости жизни, приятное чувство покоя...