Джон Голсуорси - Гротески

- Если бы моя жена согрешила, - сказал Ангел, - я, по вашим законам, вероятно, не мог бы зашить ее в мешок и бросить в воду?

- Времена Великой Заварухи миновали, - отвечал гид холодно. - В те дни любой военный, обнаружив, что жена ему неверна (так у нас это называется), мог безнаказанно застрелить ее и заслужить рукоплескания толпы, а может быть, и какое-нибудь подношение, даже если сам он, будучи в отсутствии, много чего себе позволял. Вот это был ловкий способ получить развод. Но с тех пор, как я уже сказал, процедура изменилась, и даже военные вынуждены теперь прибегать к этим обходным маневрам.

- А любовника он может застрелить? - спросил Ангел.

- Даже это запрещено - вот до чего мы изнежились и измельчали. Впрочем, если ему удастся выдумать для любовника немецкую фамилию, он и теперь еще подвергнется наказанию условно. Наш закон славится тем, что никакие соображения чувства не могут его поколебать. Я отлично помню один процесс во время Великой Заварухи, когда присяжные вынесли решение наперекор очевидным фактам, лишь бы никто не заподозрил закон в пристрастности.

- Вот как, - отозвался Ангел рассеянно. - А что происходит сейчас?

- Присяжные обсуждают свое решение. Впрочем, поскольку они не ушли, решение их, по существу, уже принято. А вот сейчас истица достает из сумочки нюхательные соли.

- Интересная женщина, - произнес Ангел веско.

- Тсс, сэр! Вас может услышать судья.

- Ну и что? - удивился Ангел.

- Он может удалить вас из зала за неуважение к суду,

- А он не согласен с тем, что она интересная женщина?

- Ради всего святого, замолчите, сэр, - умоляюще прошептал гид. - Вы ставите на карту счастье трех, если не пяти человек. Глядите! Вот она приподняла вуалетку. Сейчас пойдет в ход носовой платочек.

- Не могу видеть женских слез, - сказал Ангел, порываясь встать. Прошу вас, снимите эту даму с моего левого крыла.

- Не шевелитесь! - шепнул гид даме, наклоняясь к ней за спиной Ангела. - Слышите, сэр? - добавил он. - Присяжные, по их словам, полностью убеждены, что необходимое условие соблюдено: нужное происшествие имело место. Все хорошо: развод она получит.

- Ура! - громко сказал Ангел.

- Если этот шум повторится, я прикажу очистить зал суда.

- А я его повторю, - сказал Ангел твердо. - Она красивая женщина.

Гид почтительно прикрыл рот Ангела ладонью.

- Ах, сэр! - сказал он успокаивающим тоном, - не портите эту прелестную минуту! Вот, прислушайтесь! Он выносит постановление nisi {Nisi - если не (лат.). Юридический термин, означающий постановление о разводе, вступающее в силу через шесть месяцев, если до этого не будет отменено.} с оплатой судебных издержек. Завтра это будет во всех газетах, ибо такой материал способствует их распространению. Взгляните! Она уходит. Теперь и мы можем идти. - И он высвободил крыло Ангела из-под дамы.

Ангел вскочил с места и устремился к дверям.

- Я выйду вместе с ней, - объявил он радостно.

- Заклинаю вас, - сказал гид, поспешая за ним следом, - помните о Королевском прокторе! Где ваше рыцарство? Ведь от него-то вы рыцарства не дождетесь - ни единой капли!

- Подайте его сюда, я ему покажу! - сказал Ангел и успел послать истице воздушный поцелуй, прежде чем она скрылась из глаз в сумраке улицы.

VII

Когда Ангел Эфира вошел в Гостевую гостиную клуба Чужаков, там царило обычное безлюдье.

- Здесь вам будет покойно, - сказал гид, придвигая к камину два кожаных кресла. - И удобно, - прибавил он, когда Ангел положил ногу на ногу. - После того, чему мы только что были свидетелями, я решил привести вас в какое-нибудь место, где вы сможете сосредоточиться, тем более что нам предстоит обсудить такой серьезный вопрос, как нравственность. В самом деле, где, как не здесь, можно полностью отгородиться от действительности и, положившись единственно на свой ум, сделать важные выводы, какими славятся кабинетные моралисты? Когда вы начихаетесь, - добавил он, видя, что Ангел берет понюшку, - я вам сообщу, к каким выводам я сам пришел за годы долгой и беспорядочной жизни.

- Прежде чем вы начнете, - сказал Ангел, - стоит, пожалуй, четко ограничить область наших исследований.

- Извольте. Я намерен дать вам сведения о нравственности англичан за краткий период с начала Великой Заварухи - всего тридцать три года; и вы увидите, что тема моя распадается на два раздела - нравственность общественная и нравственность личная. Когда я кончу, можете задать мне любые вопросы.

- Валяйте! - сказал Ангел и закрыл глаза.

- Нравственность общественная, - начал гид, - бывает превосходная, сравнительная, положительная и отрицательная. Нравственность превосходную вы найдете, разумеется, только в газетах. Это прерогатива авторов передовиц. Высокая и неоспоримая, она громко прозвучала почти во всех органах печати в начале Великой Заварухи, и суть ее можно выразить в одной торжественной фразе: "Пожертвуем на алтарь долга все до последней жизни и до последнего шиллинга - все, кроме последней жизни и шиллинга последнего автора передовиц". Ибо всякому ясно, что его-то нужно было сохранить, дабы он обеспечил жертвоприношение и написал об этом передовицу. Можно ли вообразить нравственность более возвышенную? И население страны не перестает скорбеть о том, что жизнь этих патриотов и благодетелей своего рода по скромности их осталась неизвестной тем, кто захотел бы последовать их примеру. Тут и там под маской обычая можно было разглядеть черты какого-нибудь героя, но наряду с этим сколь прекрасные жизни остались от всех скрыты! Забегая вперед, сэр, скажу вам, что во времена Великой Заварухи эта доктрина, принесения в жертву других, произвела огромное впечатление на государство: оно тут же начало ей следовать и с тех самых пор пытается проводить ее в жизнь. Да что там, "другие" только потому еще и живы, что выказали непонятное отвращение к тому, чтобы их поголовно принесли в жертву.

- В тысяча девятьсот десятом году, - сказал Ангел, - я заметил, что пруссаки уже довели эту систему до совершенства. А между тем ведь ваша страна, сколько помнится, воевала именно против пруссаков?

- Совершенно верно, - отвечал гид, - и многие пытались привлечь внимание к этому обстоятельству. А в конце Великой Заварухи реакция была так сильна, что даже авторы передовиц некоторое время не решались проповедовать свою доктрину самоотречения, и нарушенная было традиция снова утвердилась лишь тогда, когда партия Трудяг прочно уселась в седло. С тех пор принцип держится крепко, но практика держится еще крепче, так что общественная нравственность уже никогда не достигает превосходной степени. Перейдем теперь к общественной нравственности сравнительной. В дни Великой Заварухи ее исповедовали люди с именем, которые учили жить других. В эту большую и деятельную группу входили все проповедники, журналисты и политики, и многое указывает на то, что в ряде случаев они даже сами последовали бы своим наставлениям, если бы возраст их был не столь почтенным, а руководство - не столь бесценным.