Джон Голсуорси - Последняя глава (Книга 2)

- Ничего опровергать я не буду. Если вышла наружу - тут уж ничего не попишешь.

- А Динни знает?

- Да. Она читала поэму. Сначала я не хотел ей рассказывать, но потом все-таки рассказал. Она приняла это так, как не смог бы, наверно, никто другой. Удивительно!

- Но, может, ты должен опровергнуть эту историю, хотя бы ради нее.

- Нет, но с Динни я, видно, должен расстаться.

- Ну об этом надо спросить ее. Если Динни полюбила, то уж не на шутку.

- Я тоже!

Майкл встал и налил себе еще коньяку. Как выбраться из этого тупика?

- Вот именно! - воскликнул Дезерт, не сводя с него глаз. - Подумай, что будет, если об этом пронюхают газеты! - И он горько усмехнулся.

По словам того же Юла, об этом пока говорят только в пустыне, - пытаясь его приободрить, сказал Майк.

- Сегодня - в пустыне, завтра - на базарах. Пропащее дело. Придется испить чашу до дна.

Майкл положил руку ему на плечо.

- На меня ты всегда можешь положиться. Помни: только не вешай головы. Но я себе представляю, сколько ты еще хлебнешь горя!

- "Трус"! На мне будет это клеймо: может предать в любую минуту. И они будут правы.

- Чепуха! - воскликнул Майкл.

Уилфрид не обратил на него внимания.

- И вместе с тем все во мне восстает, когда я думаю, что должен был умереть ради позы, в которую ни на грош не верю. Все эти басни, суеверия, как я их ненавижу! Я охотно отдам жизнь, чтобы с ними покончить, но умирать за них не желаю! Если бы меня заставили мучить животных, повесить кого-нибудь или изнасиловать женщину, я бы, конечно, предпочел смерть. Но какого дьявола мне умирать, чтобы угодить тем, кого я презираю? Тем, кто верит в обветшалые догмы, причинившие людям больше зла, чем что бы то ни было на свете! Чего ради? А?

Эта вспышка покоробила Майкла; он опустил голову, помрачневший и огорченный.

- Символ... - пробормотал он.

- Символ? Я могу постоять за все, что того достойно: честность, человеколюбие, отвагу, - ведь я все же провоевал войну; но стоит ли драться за то, что я считаю мертвечиной?

- Эта история не должна выйти наружу! - с жаром воскликнул Майкл. Нельзя допустить, чтобы всякая шваль могла тебя презирать.

Уилфрид пожал плечами.

- А я и сам себя презираю. Никогда не подавляй первого движения твоей души, Майкл.

- Но что же ты думаешь делать?

- А не все ли равно? Ведь ничего не изменится. Никто меня не поймет, а если и поймет - не посочувствует. Да и с какой стати? Я ведь и сам себе не сочувствую.

- Думаю, что в наши дни многие будут тебе сочувствовать.

- Те, с кем я не хотел бы лежать рядом даже мертвый. Нет, я отщепенец.

- А Динни?

- Это мы будем решать с ней.

Майкл взял шляпу.

- Помни, я всегда буду рад помочь тебе всем, чем могу. Спокойной ночи, дружище.

- Спокойной ночи. Спасибо!

Майкл пришел в себя только на улице. Да, ничего не поделаешь. Уилфрид загнан в угол! Его подвело презрение к условностям. Но национальный характер англичанина не терпит никаких отклонений от нормы; стоит человеку отойти от нее хоть в чем-нибудь, и это будет считаться изменой всему. А что касается этого нелепого сочувствия своему палачу - кто же в это поверит, не зная Уилфрида? Какая трагическая ирония судьбы! Теперь на него ляжет несмываемое клеймо трусости.

"У него, конечно, найдутся защитники, - думал Майкл, - одержимые индивидуалисты, большевики, - но от этого ему не станет легче. Что может быть обиднее поддержки людей, которых ты не понимаешь и которые не понимают тебя? И чем такая поддержка поможет Динни, еще более далекой от этих людей, чем Уилфрид? Ах ты, дьявольщина!"

Мысленно выругавшись, он пересек Бонд-стрит и пошел по Хей-хилл на Беркли-сквер. Если он сегодня же не повидает отца, ночью ему не уснуть.

На Маунт-стрит Блор поил отца и мать особым, бледным грогом, который, как уверяли, нагоняет сон.

- Кэтрин? - спросила леди Монт. - Корь?

- Нет, мне просто надо поговорить с папой.

- Об этом молодом человеке, перешедшем в какую-то другую веру... У меня от него всегда начинались колики, - не боялся молнии, и все такое...

Майкл с изумлением взглянул на нее.

- Ты права, это касается Уилфрида.

- Эм, - сказал сэр Лоренс, - имей в виду, это абсолютно между нами. Ну, что там, Майкл?

- Все правда; он ничего не отрицает и не собирается отрицать. Динни знает.

- Что правда? - спросила леди Монт.

- Он отрекся от веры под страхом смерти, которой ему грозили арабы-фанатики.

- Какая скука!

"Господи, - подумал Майкл, - если бы все отнеслись к этому так!"

- Значит, придется сказать Юлу, что никто ничего опровергать не будет? - нахмурившись, спросил сэр Лоренс.

Майкл кивнул,

- Но если так, дело этим не кончится.

- Конечно, но ему уже все равно.

- Молния! - вдруг произнесла леди Монт.

- Совершенно верно, мама. Он написал об этом стихи, и очень хорошие. Посылает их завтра издателю. Но, папа, заставь хоть Юла и Джека Маскема держать язык за зубами. В конце концов им-то какое дело?

Сэр Лоренс пожал худыми плечами, - в семьдесят два года они были уже не такими прямыми, как раньше.

- В этом деле, Майкл, у нас две задачи, и, насколько я понимаю, их лучше не путать. Первая: как положить конец клубным сплетням. Вторая касается Динни и ее родных. Ты говоришь, что Динни все знает, но родные ее ничего не знают, если не считать нашей семьи, а судя по тому, что Динни ничего не сказала нам, она не скажет и дома. Это нехорошо. И неразумно, продолжал он, не дожидаясь возражений Майкла, - потому что эта история все равно выйдет наружу, и они никогда не простят Дезерту, если он женится на Динни, скрыв от них свой позор. Да и я бы не простил, дело слишком серьезное.

- Вот неприятность, - пробормотала леди Монт. - Спроси Адриана.

- Лучше Хилери, - сказал сэр Лоренс.

- Вторую задачу, папа, по-моему, может решить только Динни, - заметил Майкл. - Ее надо предупредить, что пошли разговоры, и тогда либо она, либо Уилфрид скажут ее родным.

- Вот если бы он от нее отказался! Не может ведь он жениться теперь, когда пошли эти толки!

- Что-то мне не верится, чтобы Динни его бросила, - пробормотала леди Монт. - Слишком уж долго она его подбирала. Весна любви!

- По словам Уилфрида, он понимает, что должен от нее отказаться. Ах, будь оно все проклято!

- Вернемся тогда к нашей первой задаче, Майкл.

Я могу, конечно, попробовать, но сильно сомневаюсь, выйдет ли у меня что-нибудь, особенно если появится его поэма. А что он в ней пишет-пытается оправдаться?

- Скорее объяснить.

- Столько же желчи и бунтарства, как и в его ранних стихах?

Майкл кивнул.

- Джек и Юл могут смолчать из жалости, но горе Дезерту, если он будет вести себя вызывающе, - я ведь знаю Маскема. Его коробит, когда молодежь кичится своим скепсисом.

- Трудно сказать, чем все это кончится, но, по-моему, нужно изо всех сил играть на оттяжку.