Джон Голсуорси - Последняя глава (Книга 2)

Так как во всякой погоне за идеалом есть своя смешная сторона, то и Джек Маскем только подтверждал это правило. Человек, целью жизни которого было выведение чистокровнейшей из лошадей, пренебрегал известными образцами чистой породы и хотел заменить их продуктом скрещения лошадей, еще не попавших в Племенную книгу!

Не сознавая этого противоречия, Джек Маскем спокойно обедал с Телфордом Юлом и обсуждал вопрос о перевозке арабских кобыл, когда ему доложили о приходе сэра Лоренса Монта.

- Хочешь обедать, Лоренс?

- Я уже пообедал, Джек. Но кофе выпью с удовольствием и коньяку тоже.

- Тогда перейдем в другую комнату.

- Да у тебя тут настоящая холостяцкая квартира, я таких не видел с юных лет и, признаться, думал, что больше и не увижу. Джек - человек особенный, мистер Юл. Кто теперь позволяет себе быть старомодным, кроме гениев? Неужели у тебя весь Сертис и Уайт-Мелвиль? Мистер Юл, помните, что сказал Уоффлз в "Спортивной поездке Спонджа" {Спондж - герой одного из романов Сертиса.}, когда они держали Кенджи вниз головой, чтобы у него вылилась вода из сапог и карманов?

Насмешливая физиономия Юла растянулась в улыбке, но он промолчал.

- То-то и оно! - воскликнул сэр Лоренс. - Теперь этого уже никто не помнит. А он сказал: "Послушай, старина, а ведь ты похож на вареного дельфина под соусом из петрушки". Ну да, а что ответил мистер Сойер из "Рынка Харборо", когда достопочтенный Крешер подъехал к турникету на заставе и спросил: "Ворота кажется, открыты?"?

Подвижное лицо Юла еще больше растянулось в улыбке, но он по-прежнему молчал.

- Плохо дело! А ты, Джек?

- Он сказал: "Нет, кажется, закрыты".

- Молодец! - Сэр Лоренс опустился в кресло. - А как было на самом деле? Они были закрыты. Ну что? Договорились, как украсть кобылу? Отлично. А что будет, когда вы ее привезете?

- Случу ее с самым подходящим жеребцом. Потомство снова случу с самым подходящим жеребцом или подберу хорошую кобылу. А потом выставлю жеребят от этой случки против самых лучших наших чистокровок того же возраста. Если мои будут лучше, мне, надеюсь, удастся внести моих арабских кобыл в Племенную книгу. Кстати, я пытаюсь привезти оттуда трех кобыл.

- Сколько тебе лет, Джек?

- Скоро пятьдесят три.

- Обидно. Какой вкусный кофе!

Все трое помолчали: пора было выяснить истинную цель этого визита.

- Я приехал, мистер Юл, - внезапно произнес сэр Лоренс, - поговорить насчет той истории с молодым Дезертом.

- Надеюсь, это неправда?

- К сожалению, правда. Он и не пытается этого скрывать. - И, направив монокль на лицо Джека Маскема, сэр Лоренс увидел там именно то, что и ожидал увидеть.

- Человек должен соблюдать приличия, - протянул Маскем, - даже если он поэт.

- Не будем сейчас судить, прав он или нет, Джек. Согласимся, что прав ты. И тем не менее, - в голосе сэра Лоренса зазвучала непривычная суровость, - я хочу, чтобы вы оба молчали. Если эта история выйдет наружу, - ничего не поделаешь, но я не хочу, чтобы это исходило от вас.

- Мне не нравится вид этого молодчика, - отрезал Маскем.

- Как и девяти десятых людей, с которыми мы встречаемся; согласись, что это ничего не доказывает.

- Он из тех озлобленных, ни во что не верящих современных молодых людей, которые не знают жизни. Для них нет ничего святого!

- Ты известный блюститель старых порядков,

Джек, но прошу тебя, уймись!

- Почему?

- Мне не хотелось об этом говорить, но, понимаешь, он помолвлен с моей любимой племянницей, Динни Черрел.

- Как, с этой милой девушкой?

- Да. Нам всем это не по нутру, кроме моего сына Майкла, - он все еще души не чает в Дезерте. Но Динни упорствует, и не думаю, чтобы ее можно было отговорить.

- Нельзя же ей выходить замуж за человека, который будет подвергнут остракизму, как только все это станет известно!

- Чем больше на него будет гонений, тем труднее будет ее от него оторвать.

- Вот это мне нравится, - сказал Маскем. - А вы что думаете, Юл?

- Мое дело - сторона. Если сэр Лоренс желает, чтобы я молчал, я буду молчать.

- Конечно, наше дело - сторона; однако если бы этим можно было удержать твою племянницу, я бы не молчал. Позор!

- Но результат был бы как раз обратный, Джек. Мистер Юл, вы хорошо знаете нашу прессу. Представьте себе, что она пронюхает эту историю; что будет тогда?

Юл даже захлопал глазами.

- Сперва они ограничатся неопределенным намеком на какого-то английского путешественника; потом выяснят, не опровергнет ли этого Дезерт, а потом расскажут все это уже прямо о нем, сочинив массу подробностей, но так, что за руку их не поймаешь. Если он признается в самом факте, никто не примет его опровержений по отдельным неточностям. Газета всегда права, хотя и очень неточна.

Сэр Лоренс кивнул.

Если бы мой знакомый решил заняться журналистикой, я бы сказал ему: "Будьте абсолютно точны, и вы окажетесь единственным в своем роде". Я не прочел ни одной правдивой заметки о ком-нибудь с самой войны.

- У них такая система, - сказал Юл. - Двойной удар: сперва ложное сообщение, а потом поправка.

- Ненавижу газеты, - проворчал Маскем. - Был у меня тут один американский газетчик. Расселся, чуть было не пришлось вышвырнуть его силой; понятия не имею, как он меня изобразил.

- Ну и старомодный же ты человек! Для тебя Маркони и Эдисон - самые злокозненные люди на свете, Ну как, значит, решено насчет молодого Дезерта?

- Да, - сказал Юл.

Маскем только кивнул.

Сэр Лоренс поспешно перевел разговор на другую тему.

- Красивые тут места. А вы сюда надолго, мистер Юл?

- После обеда собираюсь в город.

- Хотите, я вас подвезу?

- Буду очень рад.

Через полчаса они отправились в путь.

- Мой двоюродный брат, - сказал сэр Лоренс, - достоин стать национальной реликвией. В Вашингтоне есть такой музей, где за стеклом стоят группы американских аборигенов, курят общинную трубку и замахиваются друг на друга томагавками. Так можно было бы и Джека... - Сэр Лоренс помолчал. - Но вот беда! Как его законсервировать? Трудно увековечить того, кто ничем не хочет выделяться... Вы можете ухватить любую тварь, если она живет, но этот человек словно застыл... А ведь что ни говори, и у него есть свой бог в душе.

- Устои, и Маскем пророк их.

- Его, конечно, можно было бы увековечить дерущимся на дуэли. Это, пожалуй, единственная деятельность, до которой он снизойдет, не боясь нарушить устои.

- Устои рушатся, - сказал Юл.

- Гм!.. Труднее всего убить чувство формы. Ведь что такое, в сущности, жизнь, мистер Юл, как не чувство формы? Попробуйте все свести к мертвому единообразию, - все равно форма возьмет свое.

- Да, но устои - это форма, доведенная до совершенства и принятая за образец; а совершенство кажется таким нудным нашей золотой молодежи.

- Хорошее выражение! Но разве такая молодежь существует не только в романах, мистер Юл?