Джон Голсуорси - Пылающее копье

- Что вы говорите! - воскликнул мистер Левендер, и его сердце учащенно забилось. - Располагайте мною, ибо я весь к ее услугам.

- Я пришла к вам, - начала гостья со странной извилистой улыбкой, - как к общественному деятелю и патриоту.

Мистер Левендер поклонился. Гостья продолжала:

- У меня огромная неприятность. Дело в том, что сестра мужа моей сестры замужем за немцем.

- Возможно ли это, сударыня? - спросил мистер Левендер, кладя ногу на ногу и прикладывая кончики пальцев правой руки к кончикам пальцев левой.

- Увы, да, - ответила гостья, - но ужаснее всего то, что он до сих пор на свободе.

Мистер Левендер, в сознание которого незамедлительно хлынул поток знаменитых речей, с молчаливым сочувствием смотрел на ее костлявое лицо.

- Вы сможете представить мои страдания и муки совести, сэр, продолжала гостья, - если я скажу вам, что мы были очень дружны с сестрой мужа моей сестры и, разумеется, с этим немцем. Они очень дружная юная пара, детей у них нет, и они обожают друг друга. Я пришла к вам, чувствуя, что мой долг добиться его интернирования.

Мистер Левендер, тронутый чисто человеческой стороной вопроса, хотел спросить: "Но почему, сударыня?", - однако леди продолжала:

- Я лично не слыхала, чтобы он хорошо отзывался о своей родине. Но сестра моей приятельницы, которая пила у них чай, явственно слышала, как он сказал, что ко всему на свете можно подойти так и этак и что он не в состоянии верить всему, что говорится в английских газетах.

- Господи! - проговорил встревоженный мистер Левендер. - Это очень серьезно.

- Увы, да, - продолжала гостья, - а однажды муж моей сестры сам слышал, как он сказал, что человек не может не любить свою родину и не желать ей победы.

- Но это же естественно... - начал мистер Левендер.

- Что?! - воскликнула гостья, приподымаясь. - Ведь его родина Германия!

При слове "Германия" чувство меры вернулось к мистеру Левендеру.

- Вы правы, - сказал он, - вы правы. Я забылся. Поразительно, как безответственны бывают наши мысли! У вас есть основания считать, что он опасен?

- Я полагала, что сказанное мною могло убедить вас, - укоризненно ответила гостья, - но я не хочу, чтоб вы действовали прежде, чем убедитесь сами. Конечно, вы с ним не знакомы. Мне легко удалось сагитировать тех, кто его знает, но я не могу ожидать, что посторонний... И я подумала, что, если я дам вам его адрес, вы сможете составить собственное мнение.

- Да, - пробормотал мистер Левендер, - да. В высшей степени нежелательно, чтобы какое-либо лицо германского происхождения находилось на свободе и могло вредить нам. Дело не в ненависти или патриотическом фанатизме, - продолжал он все более странным, далеким голосом, - обычное благоразумие обязывает нас принять меры.

- Я должна сказать, - прервала его посетительница, - что мы все, разумеется, считали его порядочным человеком до самого начала войны. Иначе бы мы с ним не дружили. Он зубной врач, - прибавила она, - и, вероятно, люди считают, что он приносит пользу, а это осложняет дело. Я думаю, вы могли бы сходить к нему, скажем, удалить зуб.

Мистер Левендер содрогнулся и машинально тронул рукой щеку.

- Благодарю вас, - сказал он. - Я постараюсь найти подходящий зуб. Это дело нельзя предоставить слепому случаю. Нам, общественным деятелям, сударыня, нередко приходится совершать жестокие и даже бесчеловечные поступки без какой-либо очевидной причины. Опорой нам в таких случаях лишь собственная совесть. Мне рассказывали, что у публики порой возникает впечатление, будто нас можно сломить бурным изъявлением протеста. Лишь те, кто знает нас, понимают, как необоснованно это клеветническое утверждение.

- Вот его адрес, - сказала гостья, вставая и вручая ему конверт. - Я не успокоюсь, пока он не будет интернирован. Разумеется, не упоминайте моего имени. Это трагедия, когда приходится тайно действовать против собственных друзей. Ваша юная соседка с восторгом говорила о вашем усердии, и я уверена, что, назвав вас, как наиболее близкого мне общественного деятеля, она не хотела ввести меня в...

Мистер Левендер поклонился.

- Надеюсь, что это так, - скромно сказал он. - Я постараюсь исполнить свой долг.

Гостья еще раз улыбнулась странной извилистой улыбкой и направилась к двери, оставляя за собою слабый запах уксуса и сандала.

Когда она ушла, мистер Левендер присел на кончик стула перед чайным подносом и извлек изо рта вставные челюсти. Блинк приняла их за кость, и глаза ее заблестели; лунная кошечка, устроившись меж хозяйскими ботинками, урчала от пресыщения.

"Все основано на разуме, но только не патриотические чувства, - думал он, шаря пальцем во рту, - в противном случае как могли бы мы истребить нашего общего врага до последнего человека? Нам, общественным деятелям, следует всегда подавать пример. Которым зубом я могу пожертвовать? - Он остановился на одиноком коренном зубе в нижней челюсти. - Боюсь, что будет невыносимо больно; однако, если делать под наркозом, то при разговоре будет присутствовать третье лицо; кроме того, весьма вероятно, что после мне все-таки будет очень больно и я не смогу составить о нем непредвзятое суждение. Я должен собраться с духом! Блинк!"

Дело в том, что Блинк уже предпринимала робкие попытки стащить одну из челюстей.

"Как приятно быть собакой! - размышлял мистер Левендер. - Ничего не знать ни о немцах, "и о зубах. Я буду чувствовать себя отвратительно, пока все это не кончится, но меня ведь рекомендовала Аврора; поэтому я не имею права жаловаться. Наоборот, я должен считать себя счастливейшим из общественных деятелей".

И, ероша свои волосы, покуда они все не встали дыбом, он смотрел на лунную кошечку, причем его правая бровь так и ходила вверх и вниз.

- О лунная кошечка, - вдруг заговорил он, - мы все игрушки судьбы и не знаем, что уготовано нам на завтрашний день. Мой зуб уже начинает болеть. Быть может, так и должно быть для того, чтобы я не забыл, который именно я должен принести в жертву.

Погруженный в раздумья, он вставил челюсти и, направясь к книжному шкафу, стал искать сил и вдохновения в стенограмме парламентских дебатов о проживающих в Англии подданных враждебной державы.

Тем не менее он испытывал немалый трепет, когда на следующий день явился на Уэлкин-стрит и позвонил у двери дома, номер которого значился на конверте, зажатом в руке.

- Да, сэр, доктор дома, - ответила горничная.

У мистера Левендера сердце ушло в пятки, но, призвав на помощь образ Авроры, он слабым голосом проговорил:

- Мне необходима его помощь.

Горничная убежала наверх, а мистер Левендер остался ждать в тесной приемной, то снимая, то надевая шляпу, - так велико было его духовное смятение.

- Доктор ждет вас, сэр.

Быстро надев шляпу, мистер Левендер поднялся по лестнице, прижимая палец к щеке как раз против обреченного зуба, чтобы в последний момент ничего не перепутать. По мере приближения к месту мучения храбрость его возрастала, и он бодро вошел вслед за горничной в кабинет, не отнимая одной руки от надетой шляпы, а другой - от щеки, за которой был обреченный зуб. Перед зубоврачебным креслом с красной бархатной обивкой стоял одетый в белый халат молодой мужчина с круглыми глазами и очень обыкновенным лицом. Он спросил на хорошем английском языке: