Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

Саня из Переволока… Встречались они редко, но Саня всегда была ему рада. И родители радовались, уже за родственника считали, только и оставалось подождать, когда невеста подрастет да и отпируют свадьбу. До службы со свадьбой не успели, но восемнадцатилетняя Саня провожала Федора уже на правах невесты. Они ни разу не поцеловались даже, не прижались друг к другу - так уж вышло. Федор Сане и подарок купил, когда ходили в Финляндию,- опять же Володя Борщевский надоумил.

Купил красивую черную шаль с широкими красными цветами и длинной бахромой… Думал, на побывке устроить помолвку и подарить Сане. А может, и свадьбу сыграть, если все хорошо получится. Если, конечно, родители против не будут. Отец-то сейчас как раз в лесу на охоте. Но и то сказать, ведь он, Федор, снова уедет на корабль, и как дальше сложится - бог весть…

Так он думал до вчерашнего дня. А как увидел Ульяну - так и отступила Саня куда-то далеко-далеко, отсюдова и не видать. Выходит, не в самом сердце она была, Саня-Санюшка, а где-то около… Что ж теперь делать? Да и Ульяна…

- Уля, сколько тебе лет?- вдруг громко спросил Федор, она даже вздрогнула от неожиданности.

- Мне? В Рождество уже семнадцать исполнится. «Вот,- подумал про себя Федор,- ей еще и семнадцати нету, а я тут думаю всякое… Мне обратно на войну ехать, а когда вернусь? Через год? через два? Да за это время Уля такою красавицей станет… отбою от женихов не будет».

- А что ты меня про годы спросил?- Головы Ульяна не подняла, понимала, конечно, о чем Федор думал.

- Так…

- Нет, не так ты спросил. Ты скажи, Федя.

- Скажу, Уля, Когда обратно поеду, с побывки, непременно скажу. Если, конечно, ты не забудешь и снова попросишь.

- Не забуду. Буду ждать и опять спрошу,- чуть слышно сказала Ульяна.

Назавтра утром Петр и Федор выехали раненько в легких пошевнях. Сена и овса взяли вдосталь, так что до верхнего Эжвинского волока пришлось им сидеть наверху, свесив ноги по бокам возка. На первой остановке покормили лошадь и ноги подняли в сани, а после отдыха в следующей деревне они поехали уже по-барски, упираясь спинами в задник саней. Федора не оставляли мысли об Ульяне. Только о ней и думалось. Мерзлая земля успела прикрыться снежным пуховичком толщиной в пять вершков. Лошадь рысила резво, санки словно сами гнались за лошадью. Лишь на подъезде к Переволоку мысли Федора приняли другое направление. Предстояла встреча с Саней, Александрой. Она считалась его невестой. Что-то надо было и ей сказать, чтобы и по правде, и чтоб не обидеть. Она-то ни в чем не повинна.

А как сказать - и правду, и не обидно? Как это можно не обидеть невесту?.. Аж нехорошо стало Федору от предстоящего объяснения. Он прикрыл глаза и крепко сжал веки. Нет, врать он не станет - скажет все как есть, пусть не ждет его больше. Сложится у него с Ульяной, или не сложится - бог весть, война идет… Сегодня, может, еще и живой, а завтра - прости-прощай… Так что хитрить не с руки. Так и скажет Сане: обнадеживать я не стану. Да и другое я понял, Саня,- мила ты мне, мила, а любви нету. И, значит, за себя поручиться я не могу. Вдруг да выпадет мне судьба навроде той же Ульяны? Понесет меня тогда… как лист осенний, и только горя тебе принесу, слез ненужных.

Ладно, открыл глаза Федор. Встретимся и поговорим по-хорошему, с глазу на глаз. Может, не столь она по мне убивается, девка в самой поре, может, и она ожиданием томится. Да и то сказать: сколько ж можно? Война не война, а существо себя сказывает, душа требует… Да. И Федор плотнее завернулся в овчинный тулуп.

- Я, Петя, подремлю маленько.

- А поспи, поспи, эва в какую рань вскочили,- совсем по-взрослому ответствовал Петя и стеганул вожжами по бокам лошади. Та фыркнула и прибавила ходу. В Переволок припозднились, но жители еще не спали, еле заметным светом брезжили окна обеих изб. Федор попросил остановить подле избы Василь Дмитрича.

- Пусть-ка Воронко поотдохнет,- сказал он,- верст восемьдесят отмахали и еще тридцать до дому скрипеть. Бери, Петя, малицу, тем временем и сами покемарим.

Зашли в дом.

- Доброго вам здоровья, люди добрые,- поздоровался Федор, бросил тулуп в задний угол, снял шапку с длинными ушами и шагнул вперед.

Василий Дмитрич сидел у стола и подшивал валенки. На звук открывшейся двери повернул он лохматую голову - волосы на голове и борода, давно не стриженные, срослись вместе, и торчал из волос только толстый нос Дмитрича, да еще глаза блестели из волосяной копны, леший да и только. Так, повернувшись, и ждал Дмитрич, пока гости не выйдут под свет лучины.

- Проходите, погрейтесь,- неуверенно отозвался хозяин на приветствие, не успев еще толком разглядеть, кто же приехал.

Затем поднялся с низенькой скамейки, отбросил валенки на лавку - разглядел-таки!

- Но-о… едрена корень! Да ведь Федор прибыл! Живой! И руки-ноги целы… все при всем…

Дмитрич подошел к Федору, обхлопал его по плечам, по бокам, словно проверял знакомца на целостность.

- Аксинья! да посмотри, кто едет!

- Да уж слышу, слышу,- тихо отозвалась с полатей Аксинья.- Слышу, а встать не могу… Ох, подойди, Федюшко, поближе…

Федор подошел. На подушке серело лицо тетки Аксиньи с черными глазницами. Она протянула руку и провела по голове Федора, погладила шершавой ладонью лицо его.

- Слава богу, как и раньше, красивый да сильный… Вот и у тебя усы тоже…

Федор рассмеялся:

- Да ведь двадцать пять мне, давно с усами.

- Так, так, да. Вот и Лизе нашей уже девятнадцать… Бежит времечко, ой, бежит. А мне в поясницу стрельнуло, две недели валяюсь, подняться не могу. Такое мученье. Старость ухватилась, нипочто не отпускает…

- Не ной, Аксинья!- весело приказал Дмитрич.- Раздевайся, Федя свет Михалыч, гостюй. А извозчик кто, не признаю что-то?

- Братан мой, Петр, дяди Дмитрия сын,- снимая бушлат, объяснил Федор.

- И ты раздевайся, Петр, да проходи вперед,- пригласил Василий и пошел к печке. Там зажег керосиновую лампу со стеклом и поднял на божницу:

- Во-от, осветим-ка наше жило… Такой гость приехал, грех в потемнях сидеть…

Открылась дверь, и вошла молодая женщина с подойником в руке. У Федора защемило сердце: никак, Саня. В черном платке, опущенном до бровей и туго завязанном на шее, в коротеньком старом зипуне поверх сарафана из домотканого холста - сразу и не признать, кто вошел. Она остановилась у порога, пытаясь разглядеть приезжих. И вдруг хлопнула свободной рукой об бок, вспыхнула улыбкой:

- Ба-атюшки! Кто приехал! Федя!

И только тогда узнал Федор Санину младшую сестру - Лизу.

- Ну-ка, Лизуха, бросай свои дела да собери гостям на стол,- распорядился Василь Дмитрич.

- Сейчас, батя, погодите чуток, только рабочее с себя скину,- заторопилась Лиза.

Выбежала в сени, зашла, слышно, в другую половину. Обратно явилась в рубахе со сборчатыми рукавами и вышитыми узорами на плечах, поверх сарафана красивый передник из китайки, даже успела перетянуть талию разноцветным витым пояском с кистями… Уже на бегу накинула на голову белый кашемировый платок с цветами и концы подвязала под подбородком. Глаза горят, щеки, лицо пылает, брови черные - расцвела девушка навстречу гостям, такой прекрасной стала, не узнать. Что-то с грохотом вытаскивала из печи, звякала в залавке и носила на стол - все делала быстро, ловко, легко и радостно.