Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

- Полюбил, Нина… Люблю… Буду любить до самого смертного часу… Как самого близкого человека… Как сестру родную, любимую… Будет когда-нибудь трудно - дайте знать. Я непременно приеду. Если живой буду…

Федор снова прижал Нину к груди, но тут же и отпустил, и быстро пошел вслед за коротким обозом из четырех саней, с которым предстояло ему дойти до дома Григория Ивановича Паршукова и рассказать все Иринье, теперь вдове, и ребятишкам его, теперь сиротам. Нина стояла, не шелохнувшись. Федор так больше и не оглянулся.

А когда дошел он, и рассказал, и пережил все, что переживает в таком случае человек, обремененный своей виною, он пошагал дальше, где шел, где подвозили - двигался он к Усть-Сысольску, где уже не ждали его с хлебом и только иногда вспоминали: то ли сбежал с большими деньгами - и тогда впору проклинать проклятущего, то ли погиб где с Паршуковым, попал в военную безвестность, доброй ли, злою волей - и тогда пожалеть бы их обоих, царство им небесное, да и бог с ними, денежными бумажками, мужиков жалко, такие мужики сгинули…

Вишняков глаза вытаращил, когда Федор заявился в контору, ни с того, ни с сего, безо всякого предупреждения.

- Тулано-ов… Ты-ы… Откуда?!- Вишняков не верил своим глазам, он откинулся на спинку стула и пялился на Федора, лицо его стало испуганным, руки бегали по столу, словно ища, что схватить.

- А почитай, с того света, товарищ Вишняков… Ты меня туда послал, ну вот, я тебе оттудова привет принес. В рай не пустили, в ад я сам не восхотел. Так что принимай, какой есть,- покривился Федор в улыбке.

Котомку он бросил в угол, под стул у дверей, шапку и шубу повесил на гвоздь. Подошел к столу и сел рядом, без приглашения.

- Ты еще и шутишь,- с недоверием смотрел на него Вишняков.- Гляди-ка… Ушел с такими деньжищами… да и пропал.- В голосе Вишнякова появились злые нотки.- Ни слуху ни духу… столько месяцев… Подумать только. А он - живой, да еще и шутить пришел. Ну ладно. Туланов. Хлеб - где?

- Хлеб… да…- Федор положил перед Вишняковым ту самую справку за подписью Гурия.- Вот, все тут…

Вишняков перевел взгляд с Федора на бумажку, которую тот положил перед ним. Прочитал, посмотрел на Федора, причем выражение его лица никак нельзя было назвать умным - но Федору было не до смеха. Снова опустил глаза на справку, снова прочитал.

- Да ты… что… Туланов… издеваться надо мною вернулся? Объясни толком: что ты мне подсунул? Заместо денег, заместо хлеба.

- Не получился хлеб, Вишняков,- начал рассказывать Федор.

И подробно поведал всю свою дорогу туда, с Паршуковым, и все, что произошло там, на чердынской земле. Словом, все-все-все. Даже метку на щеке показал. И дырку в десне от выбитых пулей зубов. Вишняков долго молчал. Сказал потом:

- Смелый ты человек, матрос… Ушел отсюда, взяв триста тысяч… Обратно вернулся пустой, с бумажечкой и длинной сказкой… волшебной… Красные его недорасстреляли. Ну надо же придумать такое, Туланов. Да красные простого человека защищают, для того они и красные, Туланов. Да если б они твой мандат увидели, что деньги назначены на прокорм рабочему классу - заготовителю дров, они бы тебе… все условия… А ты мне сказочки загибаешь… Ну кто тебе поверит, скажи? Ты ведь ой какой не дурак, Туланов. Не сказать, чтобы шибко грамотный, но - не дурак. Иначе бы тебя партия не определила ко мне заместителем… Ты бы хоть про остальных не думал, будто они такие придурки, что бумажки твои примут…

- Слушай, Вишняков,- медленно закипал Федор.- Справка - не сказка. И подпись там, и печать. И против Колчака не десять полков сражались, а наверняка один Бугурусланский, других таких… вряд ли есть. Пойди да запроси, коли не веришь. А мне пожрать дай хоть чего да кипятку, я со вчерашнего дня… не ел…

- Постой, Туланов. А сюда, ко мне, ты откуда пришел?

- Как - откуда?- удивился Федор.- Прямо с дороги пришел. Никуда и не заходил. А котомка третий день как пустая. Крошки нету. Мне ведь наши вояки из тех трехсот тыщ ни рубля не оставили… Все против Колчака пошло.

- Так ты ко мне… сразу с дороги? Оттуда?

- Ну откуда ж еще, Вишняков! Я что, не понимаю, какой груз на тебе лежит…

Вишняков подумал, помолчал. Сказал, не удержался: - Даже этот момент у вас предусмотрен, Туланов… Молодцы, ничего не скажешь. Добротно задумано… Федор сплюнул:

- Тогда поди к черту!

- Я те пошлю, я те пошлю… к такому черту пошлю с твоей сказкой - тебя там ни один ангел не сыщет!.. А ну - сдай наган, сказочник!

- Какой наган, Вишняков?.. Ну ты совсем спятил. - Так. Ясно. Тут разбираться - не в моей власти. Видит бог, Туланов, я к тебе относился с полным доверием. Иначе как выдать такую сумму? Да что - сумма! Дело тебе доверили! Здоровье тебе доверили наших рабочих, детей ихних! А ты… Ну - погоди, Туланов. Я на себя много брать не стану, но ты перед людьми ответишь за свои шуточки… Ни один красный командир не может отобрать деньги у советской организации! Нету такого права ни у кого! Иначе это не государство будет, а… а…-

Вишняков не был готов к таким сравнениям, поэтому застрял и замолчал.

Встал, лицо официальное, злое. Жди здесь.

Вышел, заперев Туланова на ключ. Вернулся через час, не один - с красноармейцем, вооруженным винтовкой.

- Ты, Туланов, арестован. Такое решение принято: мы точно установим, где и как погиб Паршуков, куда делись триста тыщ казенных денег. Где ты обретался столько месяцев. Тогда и будет с тобою разговор. Все! Шагай.

Глубокая тоска навалилась на Федора. Ждал он этого разговора, представлял его во всех подробностях, и вопросы Вишнякова, и свои ответы ему и кому там еще отвечать придется. Но все равно - несчастье казалось теперь даже больше того, что ему удалось пережить. Там, в слободе, не верили чужие люди, которые его не знали да и знать не желали. Хотели они увидеть в нем белого шпиона - и увидели. Они, скорей всего, и договорились с конвоем, чтобы шлепнули их с Паршуковым за околицей, без лишнего шуму: ведь хозяйка слышала, как их допрашивали, видела деньги. И надо было при ней отдать громкий приказ: мол, доставить в штаб…

А здесь, дома… Ведь свои же! Как можно не верить человеку, которого давно знают? Да что ж это деется на вольном свете? Когда ж теперь он увидит Ульяну, дитя свое - когда? Пока напишут, пока запросят, пока обратно ответ добежит… Да и добежит ли.

За две недели ожидания, в отдельной камере, в тюрьме, и сердце, и душа, и сознание Федора - все устало, бесконечно устало ждать и надеяться. Горе давило тяжестью непомерной, надежда почти угасла. Месяц минул после ареста. Освобождать его явился сам Вишняков. Он вошел в камеру и долго стоял перед Тулановым, стоял и смотрел молча, не в состоянии свыкнуться с мыслью, что его, Вишнякова, никто здесь не собирался обманывать.