Валентина Немова - Изъято при обыске

Сие объяснили мне вполне доходчиво. Не высказывайся в том же духе, что и прежде. Думай, что хочешь, а вслух не говори. Что же тогда говорить? Чего не думаешь? Врать, как все?

И это называется свободой?

Да это хуже, чем тюрьма!

В тюрьме уж, наверное, говорят, что думают…

Как только сгущались сумерки и я ложилась в постель, начиналась лихорадочная работа мозга. Сердце насквозь пронизывала боль. Казалось, в него вонзили гвоздь длиной до пола. И я словно вращалась вокруг этой оси до самого утра, не смыкая глаз и не находя себе места. Кто не испытал подобного, едва ли способен представить такой кошмар, когда нравственные муки переходят в физические…

Предвидели они, "добренькие", освобождая меня из под следствия, что это будет за свобода, не впервой, чать, давить им людей колесом власти шириною во всю страну. Посмеивались они, конечно, над моей наивной уверенностью, что провела я их, претворившись раскаявшейся…

Теперь лишь по-настоящему дошел до меня смысл слов, сказанных отцом и дедом: "Ретивая ты больно, Валентина, смотри, смотри, снесут тебе голову, как подсолнух"…

В прямом смысле этого выражения голову как будто не снесли мне, но в переносном… Перепутали все мои думы, взбаламутили чувства. И я понятия не имела, как себя успокоить.

Был бы рядом по ночам близкий человек, а я бы так не углублялась в свои переживания и не отчаивалась. Но я осталась вдруг совершенно одна. Подруги, замужние женщины, не имели, естественно, возможности нянчиться со мной сутками. Требовать от родителей повышенного внимания тоже как-то неловко было, не маленькая ведь!

Вы спросите: а куда же девался Сергей, мой супруг? Да, я чуть совсем не позабыла про него. И лучше бы, наверное, забыть, вовсе не обзаводиться семьей, чем получить в подарок от судьбы такого мужа…

В то время он служил в армии.

О нем, как я не противлюсь этому душой, придется рассказать все по порядку…

В институт он поступил сразу же, в 54 году, хотя и не в караблестроительный, в другой, но тоже технический. Когда находился в Ленинграде, мы переписывались. Когда приезжал на каникулы в Магнитку, встречались. В летнее время вместе отдыхали на природе. Однажды целый месяц прожили в живописной Башкирии, в шалаше на берегу шумной горной речки, под развесистой плакучей ивой. Чудесно было. Но я оставалась верной себе и не позволяла ему ничего лишнего. Помню, как повязывала ему голову своей ситцевой косынкой. И какой он был прелестный в моем платочке. Я с ним будто в куклы играла. А он играл для меня на гитаре и пел. Неплохо пел. Слух у него идеальный. И голос приятный, но слабый. Не для сцены.

В то лето он мне признался: в выборе профессии ошибся, техника не для него. Поэтому, мол, плохо учусь. "Весь хвостатый". Вот это было открытие для меня!

— Чем же ты занимаешься в Ленинграде? — спросила я его строго, как и подобает учительнице.

— Хожу по музеям, в театры, книги по искусству покупаю.

— На какие деньги и на что живешь? — я так рассердилась, что чуть не прогнала его.

На четвертом курсе, запутавшись в "хвостах", он и бросил институт.

Оказавшись в Ленинграде не у дел, вернулся в Магнитку. Было тогда ему двадцать с небольшим. Мне 24 года. В то же время переехал в Магнитогорск и Евгений. Окончив институт в 56-ом, он где-то работал по распределению. Каким-то образом ему удалось вырваться оттуда на год раньше, чем полагалось. Мне кажется: он спешил в мой город из-за меня. Сергей, которому было известно, что значит Женька для меня, думал точно так же. Опасаясь, как бы не остаться у разбитого корыта, поторопился сделать мне предложение. И мы поженились. Но вместе прожили недолго. Во-первых, жить нам было негде. Во-вторых, сделавшись мужчиной, он вдруг захотел проверить, что будет, если повести теперь себя, как другие женатые, его знакомые. И я, разумеется, без промедления дала ему от ворот поворот…

Тут его и призвали. Вскоре он прислал мне слезное письмо. Достав из ящика конверт, мои родители долго совещались, сказать мне или нет. Мама говорила, что не надо. Раз семейная жизнь у нас с ним не получилась. Отец заявил:

— Это не нам решать. Пришло письмо. Утаить его перед богом грех…

Я пожалела Сергея, безответственное существо. Отписала ему, наметив для себя следующую перспективу: поддержу, пока служит. А там будет видно. Армия ведь не шутка. Случись с ним беда, еще мучаться из-за него стану, себя корить… Не в моей натуре отказывать человеку, если он умаляет о помощи. Так мы помирились и начали, выражаясь словами Сергея, вести "супружескую" переписку. Пока служил, он писал очень часто. Письма приходили почти каждый день и очень хорошие. Он убеждал меня: мы еще будем счастливы. Ежели Ленинград подпортил его, то армия, мол, подправит. Я старалась верить его словам и думать о нем. Что удавалось мне, пока не разразилась гроза.

Но когда грянул гром, в душе моей словно что-то надорвалось, то, что так искусственно связывало меня с мужем. Не захотелось больше слепо исполнять его желания. Во мне со всей силой заговорили собственные чувства. Я очень испугалась вдруг, но не того, что могу оказаться за решеткой. А того, что по этой причине потеряю возможность хотя бы издали, хоть иногда видеть человека, который мне дороже всех в мире. Женьку.

Помните, как это у Лермонтова: " При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на свете"…

Всем сердцем в трудную минуту я устремилась к Евгению, надеясь в своей огромной любви к нему почерпнуть силы для того, чтобы выдержать обрушившийся на меня удар. Кроме того, какое-то, опять же безотчетное чувство подсказывало мне: последнее, самое тяжкое испытание выпало на мою долю неслучайно, есть какая-то едва уловимая связь между тем, что прежде я преподносила Женьке, отвергая любя, и тем, что теперь преподнесла мне жизнь. Непременно должны были мы с Евгением увидеться, и увиделись, безусловно.

Наконец я сделала шаг, к которому он подталкивал меня в течении пяти лет. При встрече Евгений сообщил мне, что его тоже вызвали на "горку". И откуда только "им" стала известна его фамилия? В моих дневниках она не упоминается. За то, что будучи женат на другой, откликнулся на мой призыв, немедленно был наказан — понижен в должности. Якобы за "моральное разложение". Уж точно это была их работа, блюстителей "законности и порядка". Их все касалось. Даже в сердечные дела подследственных лезли они, как к себе в карман. Везде свои сверхправа и могущество демонстрировали. У них должен был каждый гражданин спрашивать не только то, как отзываться о сильных мира сего, но и кого любить душой и с кем целоваться. Такие их посягательства меня больше всего возмущали…

В брак Женька вступил вскоре после того, как я вышла замуж. И был несчастлив с женой. Однако расстаться с нею сразу же после нашего примирения не решился. Все мужчины похожи друг на друга в этом отношении. Родился сын и привязал его к себе. Хорошо женщине разглагольствовать о независимости, когда после развода с мужем она оставляет ребенка при себе. А каково мужчинам, вынужденным, когда распадается семья, вместе с постылой супругой терять и горячо любимых детей?