Валентина Немова - Изъято при обыске

Все, что я переживала и думала, в конце концов складывалось в стихи.

Вот некоторые из них.

Потрясение.

У тоски четыре стены

И потолок низкий, как крыша.

Но из окна рассветы видны, Рассветы весенние,

Надежные слишком…

***

Ты мне простишь печаль, История,

Как я тебя не раз прощала.

Идем дорогою неторною.

Ее ли мудрость завещала?

Такие есть: они всегда

И всем довольны.

И никогда

Им не бывает больно.

Они себя уверили пока,

Что не нужна народу их тоска.

Но я за этим оправданьем

Увидела одно: им все равно,

Лишь в их окно

Светил бы свет.

До человеческих страданий

Им дела нет.

***

Иные люди

Героев очень любят.

Восхищаясь лезут из кожи,

Лезут из ложи

И из одежи тоже.

Зовут героя со злом сражаться:

— Мы за тебя горой!

А сами перед ним

Горой ложатся:

Пусть сдвинет ее герой.

— Пьяному — море,

Герою по колено горы.

А не сдвинет, сломается,

Что за горе?!

За жизнь хватается слабый.

Герою хватает славы…

Ох, эти горы, горы, горы!

Их сдвинем, хотя и не скоро,

Перемешаем с лавой.

Но героев пусть славит

Тогда лишь тот,

Кто следом за ними идет.

***

Говорят, без Сталина

Жить стало легче нам.

Другая. Мол, эпоха.

Утверждение это наполовину лживо.

Собака, правда, сдохла.

Но блохи живы.

Смотрите, люди,

Сидит начальничек,

Руками водит,

Речами блудит.

На шее народа

Сидит, как на троне.

И величиной

С заварной

Чайничек.

А попробуй тронь его,

Свяжись!

Такое о тебе расскажет,

Так вымажет сажей,

Не отмоешься за всю жизнь…

Младшей сестре.

Когда натолкнешься на ложь

И плача ее поймешь,

Себя не считай несчастливой.

Тогда ты и правду скорее найдешь

И будешь сама справедливей.

Когда полыхают грозы,

Пускай облетит пыльца.

Да здравствуют чистые слезы

Умнеющего юнца!

Н.В.

Таланты бегут из города,

А город не чувствует голода.

А город стальной и каменный,

Его не пронять стихами нам.

Стихами его не пронять!

Но родина — это родина,

Не куплено и не продано.

Зачем же ее менять?

Вы были у города первыми,

Так будьте же городу верными.

И тоже немного железными,

Чтоб городу быть полезными…

Магнитогорску.

Этот город меня волнует.

Здесь встречала весну не одну я.

Здесь на улице каждой, каждой

Билось сердце мое хоть однажды.

Вместе с ним я росла, мечтая.

Боевая девчонка. Простая.

Здесь меня пролетаркой звали —

Это я позабуду едва ли…

Здесь я даже когда-то страдала,

Но зато очень много узнала.

Здесь узнала я правду большую,

Никогда ее не искрошу я!

Пусть спокойно синеют воды

У подножья родного завода!

Прости его, — таков был совет отца. Взяв сторону человека, продавшего его родную дочь, "папка" до того меня поразил, что я, прежде чем принять окончательное решение, как обойтись с провинившимся супругом, призадумалась.

Спору нет, если бы Сергей оказался в тот момент, когда я узнала его тайну, рядом, я бы не стала колебаться. Поступила бы с ним, как мне вообще свойственно, по первому побуждению. И ничья защита не помогла бы ему. Но поскольку он, трусливый хитрец, подложив свинью, укатил от меня далеко и надолго, спешить с выводами не было никакой нужды. Да и просто: указывать на порог мужчине, когда он, мужчина, находится за тридевять земель от твоей двери, и глупо, и смешно. Поэтому из всех возможных вариантов я выбрала элементарнейший. Молчание. Перестала писать мужу. И все.

Трудно сказать, как дальше складывались бы наши с ним отношения, если бы вдруг не узнала я еще одну, самую сногсшибательную для меня новость, уже совершенно другого свойства.

Наконец-то, три года спустя после того, как мы с Сергеем поженились… Словом, я должна была стать матерью. Одно за другим обрушивалось на меня…

Конечно, известие это в иных обстоятельствах было бы таким радостным! Я так мечтала о ребенке! Грезила им. Не одному специалисту задавала вопрос, почему со мной не случаются то, от чего большинство женщин спасения ищут. Но нельзя, нельзя было мне допускать "это" теперь, сразу же после такого страшного потрясения, до предела истощившего мой организм. Он и взбунтовался.

С первых же недель начался ни с чем не сравнимый токсикоз. Мама, рожавшая семь раз и не видевшая ничего подобного, опасаясь за мою жизнь, заявила мне однажды: в сердцах:

— Вырви ты его! Хватит терзаться и всех нас терзать!

Но я в ответ возмутилась:

— Как это вырви? Я так долго этого ждала! Дождалась наконец и убить? Сама вперед умру! Вдруг потом не повторится? И что же — на всю жизнь остаться бездетной? Пустой, никому не нужной женщиной? Не выйдет! У тебя четыре дочери. И все говорят тебе "мама". А я, значит, ни от кого не услышу этого слова никогда? Не согласна. Будь что будет!

А был кошмар! С каждым месяцем беременности мой вес делался все меньше и меньше, пока не "достиг" 45 кг. Врачи говорили: "Угрожающая худоба. "

Но я пропускала мимо ушей все их предостережения. Я была к ним абсолютно глуха. Точно помешалась от счастья, что во мне зародилось еще одно живое существо. Превратилась в какое-то неразумное животное, ничего вообще не понимающее, кроме одного: у меня родится дочка и я назову ее своим любимым именем " Юлька". Теперь-то, — твердила я, — будет у меня живая Юлька, а не только на бумаге…

О муже я вообще уже не думала. Что он там выкинул, какой — такой номер? Имеет ли все это значение теперь, если я скоро стану Юлькиной матерью, а он — отцом?!

Чтобы не умереть с голоду, кое-что я все же ела, в основном картошку и хлеб. К концу беременности начала стремительно набирать вес. Решила: поправляюсь. Позже выяснилось: не полнота это, отечность…

До чего не хочется мне писать об этих страшных днях в моей жизни. Я старалась ничего не запоминать, никаких деталей, чтобы потом от одних воспоминаний не сойти с ума. У меня и без того уже было что вспомнить тяжелого…

Бессонница, головные боли такие сильные, что я от них теряла сознание. Не могла выносить никакого света, ни дневного, ни электрического. Окна комнаты, где я лежала, были тщательно занавешены, чтобы ни один луч солнца не проникал ко мне. Звуков тоже не терпела никаких. Детские крики, доносившиеся с улицы, приводили меня в ярость, так как не могла же я от них ничем отгородиться. И на улицу выйти не могла, чтобы разогнать играющую во дворе ребятню…

Боль была постоянная, но когда ребенок шевелился во мне, будто молния ударяла мне в голову, и я теряла слух и дар речи. Родители в этих случаях бежали вызывать "скорую помощь". Меня возили то в больницу, в предродовое отделение, то назад, домой. Живота своего большого носить я была не в состоянии. Поэтому меня самое носили: в больнице на носилках, дома отец, как маленькую, на руках…