Валентина Немова - Святая святых женщины

Я уже мерила этот плащ. Он мне в самый раз. Тяжеловат, правда, даже для меня. Зато очень практичный. И в дождливую, и в ветреную погоду надевай и не простудишься. И на север можно в нем осенью поехать, и в Зимнем пригодится. Мне очень хотелось принять подарок, но я отказывалась:

— Да что тут будет, если я этот наряд на себя напялю! Что тебе мои сестры заявят: "А-а! Нашла еще, что своей любимице всучить! Все ей да ей!". Скандал получится.

Но мама не растерялась и вот что предложила:

— А ты на себя одежу эту пока не надевай. Заверни и в сумку! От греха подальше. Туши лихо, да тихо.

Я так и сделала, как мама присоветовала: аккуратно сложила вещь и в пластиковый пакет засунула, прикрыв сверху газетой.

Галина явилась и сразу же, по своему обыкновению, преподнесла мне сюрприз, сообщив, что довести меня сможет только до остановки аэропортовского автобуса: времени, мол, в обрез.

— Что же ты так поздно предупреждаешь? — рассердилась я на сестру. — Сказала бы это заранее, позвала бы я какую-нибудь из своих подруг. Нашлись бы желающие побыть со мной лишних полчасика. — Галина ничего не успела ответить. Тут в мамину комнату, где происходил этот наш с Галкой разговор, вошла Лида и сказала мне:

— Жаль, что ты взяла билет на воскресенье. В другой день, когда Роди не было бы дома, я бы пришла с работы пораньше и поехала с тобой до аэродрома. А при нем — не могу. Он не разрешает. А я ему обещала, что все буду делать так, как он приказывает…

"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день",? вынуждена была я признать, что попала в затруднительное положение. Двух сестер имею, обе в наличии, а проводить меня некому. Одна не может "сметь свое суждение иметь". Другая, хоть и самостоятельная, не имеет свободного времени, чтобы человеком быть.

Эти мысли мелькнули у меня в голове, но я их не стала обнародовать. А Галина вдруг взглянула на мои часики и ужаснулась:

— Батюшки! Сколько времени! А ты еще не одета! Преступное пренебрежение к делам других! Этак я и до остановки автобуса проводить тебя не смогу!

"Ну и черт с тобой! И без твоей помощи как-нибудь обойдусь. Не впервой!" — приготовилась я было надерзить сестре, но опять сдержалась. Стало маму жалко. Ей же не хочется, чтобы мы, три ее дочери, переругались напоследок…

Бедная наша мама! С мужем, как я уже говорила, ей повезло. Он всю жизнь любил ее и жалел. За 45 лет их совместной жизни слова грубого ей не сказал. Я не слышала, когда жила вместе с ними, чтобы родители наши хотя бы пререкались друг с другом, не говоря уже о том, чтобы ссориться. Или было у них общее мнение обо всем на свете, или они умели друг другу уступать.

А мы… Сколько здоровья отняли, надо полагать, у мамы наши стычки. Вероятно, не меньше, чем у иной женщины разногласия с супругом. Но как я могла не конфликтовать со старшей сестрой, с этим безжалостным чудовищем, и не делать попыток наставить ее на путь истинный?

И как могло получиться, что в семье таких добрых и сердечных людей, как наши отец и мать, выросла такая, не похожая ни на кого из них, алчная, бездушная эгоистка? Неужели действительно их чрезмерная доброта тому виной? Неужели она смогла бы стать другой, если бы родители по-другому с ней обращались? Трудно сказать. Вот она сама строга с Татьяной. Даже сурова. И что же? Таня от этого лучше становится? А Славик… Она балует внука. Но он от этого не делается хуже. Вот и поди разберись в вопросах воспитания.

Мама сидела на высокой кровати, опустив голову и свесив ноги. Взяв себя в руки, я сказала старшей сестре:

— Не суетись. Еще немного времени. Это ходики мои спешат. Я нарочно перевела стрелки на 40 минут вперед, чтобы на самолет не опоздать.

— Что же ты тогда шутишь со мной?! — опять напустилась на меня Галина.

— Я не шучу ни с кем! — не пожелала я на сей раз оставить без ответа ее несправедливую нападку. — Если ты хочешь везде успевать, дорожишь каждой минутой, надо свои часы носить. Ониже есть у тебя, и не одни. А на чужие не стоит заглядываться. Чужие часы не обязаны тебе точное время показывать…

Крыть ей было нечем. А хотелось все же взять верх.

— Поворачивайся побыстрей! — тоном приказа, по праву старшей, заговорила она.

Да… До ста лет доживешь, имея старшую сестру, и все будет она считать тебя маленькой, командовать тобой, дурачить при возможности, навязывать свой стиль поведения.

Но я не настроена была даже ради мамы плясать под ее дудку, тем более, что в данном случае и маме это было не нужно.

Погасив в себе желание ответить резкостью на грубость, я сказала спокойно и рассудительно:

— Я вовсе не тороплюсь уходить от мамы. Куда мне спешить? Сидеть там, в аэропорту, лишних два часа, одной к тому же… Больно мне надо! Лучше я здесь побуду…

Галина замолчала, угомонилась наконец. Что-то, вероятно, дошло до нее. Мы все помолчали. А старшая сестра даже вздохнула тяжело, войдя в мое положение. Призадумалась, сравнивая, должно быть, свою судьбу с моей. Хоть и плохонький, у нее все-таки есть супруг. А я ведь одна живу, к тому же на чужбине. Как она боялась в юности, считая себя некрасивой, что не удастся ей выйти замуж. И вот пожалуйста — нашелся человек, женился на ней. А сколько было поклонников у меня! Не успевала от женихов отбиваться. До сей поры отбиваюсь. В итоге — одна. Нашла себе женатого и сижу, жду его годами. И другого никого не надо мне. На роду, стало быть, мне это написано — жить одной. Натура, значит, у меня такая. А против собственной натуры не попрешь…

Лида тоже о чем-то своем подумала, взгрустнула. И тут же спохватилась:

— Пока время есть, — сказала она мне мягко, — ступай на кухню, покушай. Там на столе я тебе приготовила. А то когда ты еще до дома доберешься! Да и дома у тебя сейчас холодильник пустой… — Я вышла, а когда вернулась в комнату, сестры мои о чем-то друг с другом спорили горячо. Старшая, видимо, посетовала, что не ей досталась родительская квартира (при каждой встрече со мной или Лидой Галина непременно заводила разговор на эту, всех нас волнующую тему и выражала свою обиду). А Лида, наученная Родионом, что она должна отвечать в подобных случаях, так и набросилась на нее, стараясь угодить своему благоверному, который, хоть и сидел в другой комнате, отлично слышал, что говорилось в этой, потому что все двери в квартире, кроме входной, стояли нараспашку.

— Ага! — кричала Лида, раззадорившись. — Не нравиться тебе, что мне что-то перепало. А мне приятно было, когда ты в молодости, как самая старшая, все одна захватывала?!

И я вдруг, точно черт меня за язык дернул, встряла в перебранку (Господи! До чего человек слаб! Как легко он "заводится" и сколько лишнего позволяет себе!):

— А помните, какое мне приданое выделили, когда я с семьей переезжала отсюда в Зимний? Железную кровать для нас с Сергеем и корыто, вместо детской кроватки, для Майи! — эти слова произнесла я бодрым, беспечным тоном, словно балагуря. Но никто не обратил внимания на мою шутку. А я сразу же прикусила свой разболтавшийся язычок, напугавшись: вдруг мама примет эти мои слова всерьез и обидится? Укорять ее за то, что мне в прошлом чего-то недодали, не имела я морального права. Ничего я не получила, выйдя замуж, кроме кровати и корыта, но я же ничего из вещей тогда себе и не требовала. В юности я презирала всякое приданое. Барахло! Надеялась, что мы с Сергеем со временем сами приобретем все необходимое. Оба ведь с высшим образованием, будем трудиться.