Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного

— Не положено. Утоните — мне отвечать потом придется. В тюрьму посадят.

Но девчонки, самые бойкие из нас, не отступают.

Нахальная Лина Лазейкина близко подошла к пожилому мужчине и заявила тоном приказа:

— А вы сами нас покатайте! Ну! Что вы стоите?!

Тут "седой смотритель" такое завернул, только держись! И за дело. Никто не стал бы нам хамить, если бы Лина не напросилась. Горя жаждой мщения, поэтесса наша классная сочинила четверостишие:

Сивый, вредный, грубый черт!

Чтоб тя бросило за борт,

Плавай кверху брюхом.

На съеденье щукам.

У одной из девочек нашелся карандаш. Она тут же написала на клочке бумаги этот "шедевр" Лазейкиной и с малышом, который играл камешками на берегу, отправила куплет по адресу…

Так прошел этот день.

Вечером, около восьми, добежала я в школу, чтобы узнать, будем ли заниматься завтра. Мне сказали, что 19/V в школу можно не приходить. Все Равно, мол, уроки не проводятся. Когда бродила по этажам, встретила "своих" пионеров. И так меня совесть сразу начала грызть. Сколько раз за этот год я у них побывала? А ведь можно было приходить чаще!

…Перечитываю эту свою книжицу. Встретилась мне фамилия: Светкин. За последнее время он очень сильно изменился. Однажды ему зачем-то понадобилась Юля, и он, разыскивая ее, зашел ко мне. Открываю дверь и в первую секунду не узнаю его. Передо мной настоящий беспризорник. Руки в карманах, ноги в стороны, нос задиристо вздернут. Признала его лишь тогда, когда он заговорил — поздоровался.

Не понятно, что с ним происходит.

19/V

Вместо литературы, был у нас сегодня урок труда. Заставили несчастных копать грядки на пришкольном участке. Ох, неприятно! Лучше бы во дворе мяч погонять…

После этого учили с Юлей билеты. Первый экзамен по основам дарвинизма. Испытания на носу, а как много еще надо повторить! Таисия Ильинична волнуется больше, чем мы. Хорошая все-таки она! Любит свой предмет и старается изо всех сил знания нам передать. Правда, иногда с большим трудом можно понять, что она говорит, объясняя новый материал…

19/V

Вечер. Настроение скверное. Давно такого не было. Бр-р! Юля взяла у кого-то из девочек "в аренду" конспекты по "основам". В кабинете раза три хваталась за стопку тетрадей на столе: "Где мои конспекты?!" Как будто они на самом деле были ее. Девочки усиленно готовятся к экзамену.

…Я поняла, отчего муторно у меня на душе. Вдруг почувствовала я себя какой-то особой, особенной, даже чужой среди учащихся нашего класса. Преподаватели меня выделяют, а девочки видят, что не настолько хорошо я знаю предметы, чтобы считать меня лучшей и все время это подчеркивать. Получается какое-то раздвоение. Иногда я чувствую какую-то фальшь в своем голосе, движениях. Часто ошибаюсь, поступаю неправильно. А потом терзаюсь из-за этого.

У Юли тоже бывает плохое настроение. Но у нее все из-за Лешки. Что ему от нее надо? Чем он недоволен, непонятно. Пытаясь в нем разобраться, она стала раздражительной.

Он просто-напросто мешает ей учиться. Неужели и в следующем году будут у них такие же отношения. Так-то в школьные годы с мальчиком дружить. Хотя это, наверное, очень интересно…

Заканчивается моя книжечка. Что я должна "под занавес" сказать? Жить на свете очень интересно: и общественное, и личное. Особенно личное. Очень хочется знать, чем и как живет каждый знакомый тебе человек. О, как хочется! Но это невозможно. И привыкаешь не хотеть.

— Глава, написанная позднее

Девятый класс, совершенно неожиданно для одноклассников и для самой себя, окончила я с одной тройкой — по иностранному языку. И очень расстраивалась из-за этого. Конечно, в смешанной школе занималась я не так усердно, как в женской, но все же старалась придерживаться определенного уровня, опуститься ниже которого для меня равносильно катастрофе.

Видя, как я переживаю, мои родители, очень добрые и чуткие люди, не ругали меня за эту тройку, наоборот, успокаивали и уверяли, что я исправлю ее в следующем году.

Ни маме, ни отцу даже в голову не пришло пойти в школу, чтобы разобраться, как могло такое получиться: весь год я приносила в дневнике хорошие оценки по немецкому, а за год получила "посредственно".

Выслушав мои объяснения, отец сказал: "Тебя просто-напросто подловили". Чтобы понять это, ему хватило и начального образования. А жизненный опыт подсказал, что ни в коем случае не надо связываться с учителями. Себе дороже выйдет. Дословно он сказал мне вот что: " Любой учитель даже самого сильного своего ученика "зашьет", если захочет. Или просто оценку снизит. И ничего не докажешь. А ты свою правоту должна по-другому доказать".

И я доказала. Все лето, каждый день часа по два-три занималась переводами с немецкого на русский и с русского на немецкий. Все тексты из учебника за 10 класс вперед перевела. Учась в десятом, вообще уже не готовилась к урокам немецкого языка, а когда меня вызывали к доске, отвечала только на "пятерке". И немец хвалился (чем только люди не хвалятся, даже своей жестокостью, несправедливостью и подлостью!):

— Как я правильно сделал, что поставил тебе в прошлом году за IV четверть двойку! Теперь ты готовишься к каждому уроку". А то, что он этой двойкой отбил у меня интерес к своему предмету и желание в совершенстве овладеть иностранным языком, ему и в голову не приходило.

А может быть, именно такую цель он поставил перед собой, решив наказать меня за критику в адрес педагогического коллектива смешанной школы.

Иногда думаю: вот не высказалась бы, забирая документы в этой школе, чтобы передать их в женскую, все было бы здесь у меня хорошо. Но для этого мне нужно было бы здесь иметь другой характер. А я такая, какая есть. И ничего не поделаешь.

Когда училась уже в десятом классе, опять из-за своего длинного языка впросак попалась. Историю преподавал нам участник войны, инвалид. Вместо одной ноги у него был протез, не сгибающийся в колене. Но не это, конечно, мешало ему в работе. Беда его была в том, что не умел он свободно и гладко говорить. Предмет свой Петр Николаевич знал, никогда не делал фактических ошибок, но стилистические так и сыпались. На его уроках мы, ученики, в основном девочки, только и делали, что записывали неправильно построенные им фразы, чтобы на перемене вволю над ним посмеяться. Но если бы только неправильности в речи преподавателя высмеивали мои одноклассницы! Это я еще стерпела бы. Но они передразнивали также его походку. Одна, бездельница какая-нибудь, вроде Сливочниной, паясничает, все остальные, поджав животы, ржут. А мужчина тот был хоть косноязычный, но орденоносец. На груди у него горела Красная Звезда.

И до чего я еще была глупа тогда! Ведь ничего другого не придумала, желая прекратить возмущавшие меня "концерты" во время перемен, как "ляпнуть" в глаза учителю, прямо на уроке, общее мнение о нем: