Редьярд Киплинг - Свет погас

Устремив глаза к морю, он поднялся на вал, чтобы лучше видеть, но туман вновь сгустился над водой, и удары пароходных винтов уже замирали вдали. Мейзи окликнула его с легкой досадой, и он спустился к ней, все еще глядя в сторону моря.

- Видела ли ты хоть раз в жизни, как сияет Южный Крест? - спросил он. Это дивное зрелище!

- Нет, - обронила она с пренебрежением, - не видела и не хочу видеть. Если тебя это восхищает, почему бы тебе самому не уехать туда, чтоб поглядеть?

Она подняла лицо, которое до тех пор прятала в темный куний мех, окутывавший ее шею, и глаза ее сверкнули, как брильянты. Лунный свет облек серую шкуру кенгуру в ледяную серебристую изморозь.

- Разрази меня гром, Мейзи, ты сейчас похожа на языческого божка, каких много понатыкано на этом плато. - Взглядом она дала понять, что отнюдь не польщена таким сравнением. - Прости, пожалуйста, - продолжал Дик. - На Южный Крест совсем не интересно глядеть в одиночестве. А парохода-то уж и не слыхать.

- Дик, - произнесла она невозмутимо, - положим, я действительно пойду за тобой - нет, ты покуда помолчи, - положим, я пойду за тобой вот такая, какая есть, и буду чувствовать то же, что тогда, в детстве.

- Но, надеюсь, не станешь относиться ко мне только как к брату? Ведь ты же сама сказала это - в Парке.

- У меня никогда не было брата. Предположим, я скажу: "Увези меня в те заветные края, и там, быть может, со временем я полюблю тебя по-настоящему", - как ты поступишь?

- Найму извозчика и велю отвезти тебя домой. Или нет: попросту прогоню, хоть пешком иди. Но тебе, милая, это не по силам. А я не стал бы рисковать. Ты достойна того, чтоб я набрался терпения и ждал, пока ты не пойдешь за мной без оглядки.

- Неужели ты и вправду этому веришь?

- Кажется, да, хоть я и сам сомневаюсь. А тебе такое никогда не приходило в голову?

- Да-а... И теперь мне очень совестно.

- Даже больше прежнего?

- Ты не можешь прочитать мои мысли. И мне страшно вымолвить все начистоту.

- Ну и пусть. Ты же обещала сказать мне правду - по крайней мере хоть сказать.

- Я знаю, как я неблагодарна, и тем не менее... тем не менее, хотя я не сомневаюсь, что ты любишь меня, и очень ценю твою дружбу, все же... все же я отвернулась бы от тебя, если б могла благодаря этому достичь своей цели.

- Милая моя крошка! Эти чувства мне знакомы. Они не способствуют плодотворной работе.

- Но ты не рассердился? Вспомни, ведь я сама себя презираю.

- Для меня все это не слишком лестно - хотя иного нечего было и ожидать, - но я ничуть не рассердился. Я тебя жалею. Право, ты давным-давно, много лет назад, должна была преодолеть свое мелочное честолюбие.

- Ты не смеешь разговаривать со мною свысока! Я хочу достичь лишь того, ради чего трудилась долгие годы. Тебе это досталось легче легкого, и... и, по-моему, это несправедливо.

- Но что я могу поделать? Я отдал бы десять лет жизни, лишь бы обеспечить тебе желанный успех. Но я бессилен помочь: тут даже я бессилен.

Мейзи невнятно огрызнулась. А Дик продолжал:

- И твои слова, которые я сейчас услышал, свидетельствуют, что ты на ложном пути и успеха тебе не видать. Ради него нельзя жертвовать чужими судьбами - в этом я убедился на горьком опыте. Приходится жертвовать собой, подчиняться суровой жизненной необходимости, не щадить себя, никогда не испытывать удовлетворенности своей работой, кроме той минуты, когда ты только готовишься к ней приступить и замысел едва родился.

- Как могу я этому поверить?

- Поверишь ты или нет, все равно. Таков всеобщий закон, который не изменится от того, угодно ли тебе принять его или же отвергнуть. Сам я стараюсь покориться, но у меня ничего не получается, и вот из-под моей кисти выходит жалкая пачкотня. Но, как бы то ни было, запомни, что у всякого на одну удачную работу приходится по меньшей мере четыре неудачных. Зато одна эта удача сама по себе окупает все прочее.

- Но разве не отрадно, когда расхваливают твои работы, пусть даже неудачные?

- Еще как отрадно. И все же... Хочешь, я расскажу тебе один случай? Рассказ будет не из приятных, но, когда мы вместе, мне кажется, что я могу разговаривать с тобой как мужчина с мужчиной.

- Слушаю.

- Некогда в Судане я шел через поле, где перед этим мы вели трехдневный бой. Там осталось тысяча двести трупов, и мы не успели их похоронить.

- Какой ужас!

- Я в то время работал над большой монументальной картиной и далеко не был уверен, что она понравится английской публике. Так вот, глядя на это поле, я многое понял. Оно было словно усеяно разноцветными ядовитыми грибами, и... до тех пор я ни разу еще не видел, как такое множество людей вновь обращается в прах, из которого некогда был сотворен человек. И я начал понимать, что мужчины и женщины - лишь материал для работы, а все их слова или поступки бессмысленны. Ясно? Строго говоря, с точно таким же успехом можно приникнуть ухом к палитре в надежде, что краски вдруг заговорят.

- Дик, это немыслимо!

- Минуточку. Ведь я же не случайно подчеркнул: строго говоря. К несчастью, человек всегда неизбежно или мужчина или женщина.

- Хорошо еще, что ты хоть это признаешь.

- Только не по отношению к тебе. Ты не женщина. Но, Мейзи, люди заурядные должны жить, работать и знать свое место. Это и приводит меня в бешенство. - Не переставая говорить, он швырнул в море камешек. - Я знаю, мне нет нужды обращать внимание на всякие пересуды. Я понимаю, что они только портят дело. И однако, черт их всех побери, - тут еще один камешек полетел в воду, - я невольно начинаю мурлыкать от удовольствия, когда меня гладят по шерстке. Даже если у человека на лбу написано, что он врет без зазрения совести, его лживая лесть мне приятна, и рука моя теряет твердость.

- А если он не льстит?

- Тогда, моя ненаглядная, - тут Дик усмехнулся, - я забываю, что эти дары вверены мне лишь на сохранение, и готов пустить в ход палку, лишь бы такой человек полюбил и оценил мою работу. Все это унизительно. Но, думается мне, даже будь художник ангелом, изображай он людей с полнейшим беспристрастием, он проиграл бы в мастерстве ровно столько, сколько выиграл бы в бойкости.

Мейзи рассмеялась, представив себе Дика в обличье ангела.

- И тебе, видимо, кажется, - сказала она, - что всякая похвала идет во вред работе.

- Мне не кажется. Это закон - такой же неукоснительный, как в доме у миссис Дженнетт. Да, всякая похвала неизбежно идет во вред работе. И я рад, что ты видишь это с такой ясностью.

- Мне это ничуть не улыбается.

- Мне тоже. Но... приказ есть приказ: что ж поделаешь? Хватит ли у тебя сил устоять в одиночку?

- Должно хватить.

- Милая, позволь, я тебе помогу. Мы способны послужить друг другу надежной опорой и постараемся идти только прямым путем. Нам не миновать заблуждений, но и это лучше, нежели брести на ощупь порознь. Мейзи, неужто ты не понимаешь, что я прав?