Латифа - Украденное лицо, Моя юность прошла в Кабуле

За этой речью, прочитанной громким голосом, следуют религиозные песнопения. После полудня снова наступает глухая тишина. Придется ждать вечера, чтобы узнать немного больше из передач Би-би-си или "Голоса Америки", идущих на персидском языке.

А что делать до тех пор? Перебирать в голове худшие предположения, вспоминать жуткую картину, увиденную на площади? Все так плохо, так страшно, что мы даже забыли пообедать.

В дверь стучат. Это управляющий, по приказу талибов он пришел сообщить папе, что тот должен пойти в мечеть и сдать оружие. Но у нас его нет, разве что старинная коллекция, висящая на стене! Папа смотрит на ружье, с которым его отец в 20-е годы сражался против англичан. После смерти деда отец повесил его на стену как семейную реликвию. Рядом - старинная сабля. Что будут делать с таким оружием талибы? Папины глаза влажны от волнения, я вижу, как трудно ему расстаться с дорогими сердцу вещами. Мама настаивает, умоляет его быть разумным:

- Прятать его слишком опасно, вдруг придут с обыском!

С болью в сердце папа снимает со стены старое ружье - оно висело как раз напротив великолепного маминого портрета, написанного ее братом. Как она хороша здесь - двадцатилетняя красавица с черными вьющимися волосами до плеч и огромными глазами, искрящимися счастьем! Мамина красота не увяла, разве что слегка поблекла от времени и тяжелых испытаний.

Папа берет и большую саблю, молча заворачивает оружие... Он отправится в мечеть под белым флагом в одиночестве...

Мне хочется плакать. У нас в семье не принято выставлять чувства напоказ, каждый из нас прячет свое горе, не желая причинять лишнюю боль близким. Это черта характера типична для афганцев, мы - гордый и сдержанный народ. Мы многословны и экспансивны, когда обсуждаем общие дела и проблемы, но молчим о наших горестях. Думаю, гражданская война обострила чувства, заставила афганцев замкнуться в полном достоинства молчании. Мы выживаем, экономя эмоции, это необходимо, чтобы не сойти с ума, не впасть в ярость, не поддаться страху. Когда горе непосильно, когда я чувствую, что не справлюсь с собой перед остальными, я прячусь в своей комнате и рыдаю в одиночестве в подушку.

В ту полную ужаса пятницу 27 сентября мы с Сорайей без конца обсуждаем случившееся. После свадьбы Шакилы мы спим на одной кровати, сестра рассказывает мне о своих полетах, о коллегах по экипажу, мы слушаем музыку, иногда Сорайя ужасно смешит меня, зажимая пальцами нос и не давая дышать. Так мы отвлекались от грохота взрывов, накрывающих город. Вахид научил нас, как себя вести, чтобы не оглохнуть при налете: нужно широко раскрыть рот, тогда барабанные перепонки не лопнут.

В нашей комнате собраны следы моих детских увлечений. На стене постер Брук Шилдс, американской актрисы и топ-модели. Сорайя часто развлекала меня, изображая манекенщицу: она надевала туфли на высоком каблуке и ходила по комнате, как по подиуму, кружилась на месте, принимала разные позы... Когда я была совсем маленькой, сестра играла со мной, переодеваясь в мамины платья.

Постер Элвиса Пресли рядом с фотографией Брук Шилдс подтверждает мои музыкальные пристрастия - больше всего я люблю рок-музыку. У меня в шкафу стопки аудиокассет, а еще видеокассеты с индийскими фильмами, которые Дауд покупает в городе, в магазинчике отца Фархада.

Сегодня мне не нужны ни музыка, ни чтение - мне необходимо с кем-нибудь поговорить. Сорайя настроена еще хуже меня, она почти потеряла надежду. Ей кажется, что она никогда больше не наденет свой красивый костюм бортпроводницы. А он так ей идет! Позавчера Сорайя вернулась домой из аэропорта Баграма, она была очаровательна в длинной белой блузке и бирюзовых шароварах. Сестра похожа на отца - у нее длинные черные волосы, чудесные глаза и великолепные густые брови. Как и Шакила, Сорайя всегда любила и баловала меня. С самого детства она оберегает меня, когда я ленюсь, выполняет мои обязанности по дому. Сорайя - мягкая, нежная, пухленькая сладкоежка. Но сегодня она не смогла проглотить ни ложки риса.

Единственное, на что мы способны, - это без конца обсуждать новости Би-би-си о продвижении талибов к стенам города, о зверствах, учиненных талибами в Герате в 1995 году. По телевизору мы видели несчастных вдов, на которых силой надели чадру, заставили просить милостыню на улице, которых за малейшую провинность избивали ударами хлыста. Сегодня все эти ужасы стали реальностью нашей жизни. Возможно, вчерашний вечер был последним свободным мгновением моей жизни. Студенческой жизни...

Я объясняю Сорайе, почему мне было так необходимо отправиться на площадь Арианы.

- Я хотела увидеть Наджибуллу, хотела все понять, убедиться, что это реальность, пусть бы даже меня за это избили, понимаешь, Сорайя?! Я должна была убедиться...

- Эти повешенные, - подхватывает сестра, - они не идут у меня из памяти как ужасное доказательство того, что все кончено, что талибы еще страшнее, чем я могла вообразить. Виселица - символ, они хотели продемонстрировать, что отныне любой из нас может умереть от их руки. Для нас все кончено, Латифа, и моя карьера кончена, я больше никогда не буду летать. Ты видела здание нашей компании? Они закрыли и его, и телецентр. Ни одна женщина не сможет работать.

- Папа говорит, что через несколько дней, в крайнем случае - недель с талибами покончат, что силы сопротивления просто отошли на север. Моджахеды вернутся, и, знаешь, по мне, лучше ракетные обстрелы, чем талибы.

- Папа всегда старается вселить в нас надежду, но я перестала верить. Даже в разгар самых жестоких боев мы не видели ничего подобного. Тебе нужны доказательства? В тысяча девятьсот девяносто втором году никто не собирался вешать Наджибуллу! Или его брата. А ведь он жалкий тип...

Когда Шакила еще жила в Кабуле, она как-то рассказала нам одну отвратительную историю о Шапуре, брате Наджибуллы, у которого был роман с девушкой из Микрорайона по имени Вида. Она познакомилась с Шапуром случайно, когда гуляла с подругами на площади, и с тех пор он стал встречать ее у лицея, а однажды проводил до квартиры. К несчастью, в тот день родители Виды отсутствовали, и все кончилось очень плохо: девушка забеременела, и по нашим обычаям любовник должен был немедленно на ней жениться. Вида умоляла его поступить по совести, он отказывался, тогда она позвала его к себе домой для последнего решающего разговора. Шапур заявил, что никогда на ней не женится, Вида схватила его револьвер и застрелилась. Сначала люди молчали, потом пошли слухи, что в смерти девушки виноват именно Шапур. Родители Виды очень скоро покинули Афганистан, потому что в те времена Шапур был неприкосновенным...

- Что бы он ни совершил, - замечает Сорайя, - его смерть ужасна. Талибы - не афганцы, они не могут быть нашими соплеменниками! Помнишь, в среду, вернувшись из Дубая, я рассказала тебе, что следующим рейсом тоже летели афганцы? Самолет приземлился следом за нашим, и бортпроводница рассказала мне, что этих людей выслали из Эмиратов - якобы за то, что у них то ли истекла виза, то ли вообще не было паспортов. Моя коллега точно этого не знала, но была поражена презрительно-высокомерным отношением пассажиров к женскому персоналу... Теперь я думаю, что они летели на помощь к талибам...