Густав Майринк - Белый Доминик

Дрожь глубочайшего потрясения пробежала по всем моим чле- нам, когда я увидел, почувствовал и понял эту грандиозную безмолвную молитву Творения.

Я повернул обратно и пошел в город. Моя огромная тень, как бы приклеенная к моим подошвам, скользила передо мной.

Тень - это цепь, которая привязывает нас к земле, это черный призрак, порожденный нами и обнаруживающий таящуюся в нас смерть всякий раз, когда наше тело попадает в поток све- товых лучей...

Когда я вошел в город, было уже совсем светло. Дети шумно стекались к школе. "Почему они не поют: "Таубеншлаг, Таубенш- лаг, тра-ра-ра, Таубеншлаг? - пришла мне в голову мысль. - Разве они не видят, что это я? Может быть, я стал настолько другим, что они меня более не узнают?

Тут внезапно новая страшная мысль пронзила меня: "А ведь я никогда не был ребенком! Даже в приюте, совсем маленьким. Я никогда не знал тех игр, в которые они играли. Даже тогда, когда мое тело почти механически участвовало в них, мои мысли были где-то совсем далеко. Во мне живет какой-то древний ста- рик, и только мое тело кажется молодым! Точильщик, наверное, угадал это, поскольку вчера он говорил со мной как со взрос- лым.

Я вдруг испугался. Вчера был зимний вечер. Как могло слу- читься, что сейчас летнее утро? Я все еще сплю? Может, я - лунатик? Я взглянул на фонари: они были погашены. Так кто же, кроме меня. Мог их погасить? Значит, когда я их тушил, у меня еще было тело! Но, может быть, я сейчас мертв, и, может быть, эта история с гробом случилась на самом деле, а не во сне? Я решил это про- верить, подошел к одному из школьников и спросил его: "Ты узнаешь меня? " Он не ответил и пробежал сквозь меня, как сквозь пустое пространство.

"Итак, я мертв, - хладнокровно пришел я к выводу. - Нужно быстро отнести фонарную палку домой, пока я не исчез, "- подсказывало мне мое чувство долга , и я вошел в дом моего приемного отца.

В комнате палка выпала у меня из рук и наделала много шу- ма. Барон, сидевший в своем кресле, услышал его, повер- нулся и сказал:

"Ну, наконец-то ты пришел! "

Я обрадовался тому, что он меня заметил. Из этого я зак- лючил, что я не мертв. Барон выглядел как обычно, в том же самом сюртуке, со старомодным, цвета тутовой ягоды, жабо, которое он любил но- сить дома по праздникам. Но было в нем что-то такое, что мне показалось незнакомым. Его зоб? Нет Он был ни больше ни мень- ше, чем раньше.

Я обвел глазами комнату - здесь также ничего не измени- лось. Ничто не пропало, ничто не добавилось. "Тайная вечеря" Леонардо да Винчи - единствен ное украшение комнаты - висела, как всегда, на стене. Все на своих местах. Стоп! Разве зеле- ный гипсовый бюст Данте с резкими монашескими чертами стоял вчера на полке с л е в а? Видимо, его кто-то передвинул! Сейчас он стоит с п р а в а!

Барон заметил мой взгляд и рассмеялся.

- Ты был в горах? - начал он и указал на цветы в моей сумке, которые я собрал по пути.

Я пробормотал что-то в свое оправдание, но он дружелюбно остановил меня: - Я знаю, там наверху очень красиво. Я тоже часто хожу туда. Ты уже много раз бывал там, но каждый раз забывал об этом. Молодой мозг не может все удержать. Кровь еще слишком горяча. Она смывает вос- поминания... Тебя утомила прогулка?

- В горах - нет, но прогулка по белой дороге..., - начал я, сомневаясь, знает ли он об этом.

- Да, да, белая проселочная дорога! - пробормотал он за- думчиво. Редко кто может ее выдержать. Только тот, кто ро- дился для странствий. Когда я впервые увидел тебя, там, в приюте, я решил взять тебя к себе. Большинство людей боится белой дороги больше, чем могилы. Они предпочитают снова лечь в гроб, потому что думают, что там - смерть и там они обретут покой. В действи тельности гроб - это плоть, жизнь. Каждый, кто родился на земле, заживо погребен. Лучше учиться странс- твовать по белой дороге. Только никогда не надо думать о ее конце, ибо это невыносимо - ведь у нее нет конца. Она беско- нечна. Солнце над горой вечно. Но вечность и бесконечность не совпадают. Только для того, кто в бесконечности ищет вечность, а не конец, только для того бесконечность и вечность одно и то же. Странствовать по белой дороге следует только во имя самого пути, во имя радости пути, а не из желания сменить од- ну стоянку на другую.

- Покой, но не отдых, есть только у солнца, там, над го- рой. Оно неподвижно, и все вращается вокруг него. Даже его вестник - утренняя заря излучает вечность, и поэтому жуки и птицы молятся ей и застывают в воздухе, пока не взойдет солн- це. Поэтому ты и не устал, когда взбирался в гору.

- Ты видел..., - внезапно спросил он и резко посмотрел на меня, - ты видел солнце?

- Нет, отец, я повернул обратно до того, как оно взошло.

Он кивнул успокоенно. - Хорошо. А то мы больше не смогли бы с тобой вместе творить, - добавил он тихо.

- И твоя тень двигалась впереди тебя на пути в долину?

- Да, само собой разумеется...

Он не дослушал мой удивленный ответ.

- Кто увидит солнце, - продолжал он, - тот захочет об- рести только вечность. И тогда он потерян для странствий. Так случается со святыми в церкви. Когда святой переходит в тот мир, этот и другие миры для него потеряны. Намного хуже то, что и он потерян для мира. Он становится сиротой! Ведь ты знаешь, каково это - быть подкидышем! Никому не пожелаешь по- добной участи: не иметь ни отца ни матери! Поэтому странс- твуй! Зажигай фонари, пока солнце не взойдет!

- Да, - спохватился я, погруженный в мысли о пугающей бе- лой дороге. Ты знаешь, что означает твое пребывание в гробу?

- Нет, отец.

- Это значит, что некоторое время ты должен еще разделять судьбу тех, кто заживо погребен.

- Ты имеешь в виду точильщика Мутшелькнауса? - спросил я наивно. - Я не знаю точильщика с таким именем, он пока еще не стал видимым.

- А его жену? А... Офелию? - спросил я и почувствовал, что краснею. Нет. И Офелию тоже не знаю. "Странно, - подумал я, - они живут как раз напротив, и он должен был бы постоянно с ними сталкиваться. "

Мы оба немного помолчали; затем внезапно я горестно воск- ликнул: - Но это ужасно - быть заживо погребенным! - Нет ничего ужасного, дитя мое, в том, что человек делает во имя своей души

Я тоже бываю иногда заживопогребенным. Часто на земле я встречаюсь с людьми, которые, вкусив нищеты, страдания и нуж- ды, горько сетуют на несправедливость судьбы. Одни находят утешение в учении, пришедшем к нам из Азии - учении о Карме или воздаянии. Оно гласит: никакое зло не может случиться с человеком, если он сам не посеял его семена в предыдущей жизни... Другие ищут утешение в догмате о непознаваемости божест- венных решений... Утешения не дает ни то ни другое.

Для таких людей я зажег фонарь и внушил им одну мысль, - при этих словах он засмеялся, печально, но, как всегда, дру- желюбно, и продолжал, внушил так тонко, что им кажется, что она явилась им сама по себе. Я поставил перед ними в воп- рос: "Согласился бы ты, чтобы тебе сегодня ночью, так же яс- но, как наяву, приснилась твоя жизнь в безмерной нищете в течение тысячелетия со всеми ее подробностями, а за это на следующее утро как вознаграждение ты бы нашел у своей двери мешок, полный золота? "