Робер Мерль - Смерть - мое ремесло

Он поднял руку с моноклем.

- И второе, над чем я немало помучился: как располагать во рву трупы и хворост. Понимаете, это нельзя делать как попало. Вот как я поступаю: сначала я кладу первый слой хвороста. На этот настил накладываю сотню трупов и - тут-то и самая главная деталь, штурмбанфюрер, - между трупами я прокладываю еще хворост. Затем я поджигаю все тряпками, смоченными в керосине, и когда костер хорошо разгорится, тогда только добавляю хворост и бросаю в огонь новые трупы...

Он взмахнул рукой.

- Ну и так далее...

Он вставил монокль.

- И третье: жир.

Он многозначительно взглянул на меня.

- Вам следует знать, - продолжал он, - что на первых порах горению мешало огромное количество жира, выделяемого телами. Я искал решение... - Он мило засмеялся. - ...и я нашел его. Я придаю рву небольшой наклон и снабжаю его сточными канавками. Жир собирается в резервуар.

- Господин штандартенфюрер! - воскликнул я. - Значит, заключенные черпали ведрами жир?

На губах его появилась торжествующая усмешка.

- Вот именно.

Он положил обе руки на стол и лукаво прищурил глаз.

- Они поливают им трупы. В этом вся хитрость. Я поливаю трупы частью жира, который сами же они выделяют... Спрашивается, зачем?

Он поднял правую руку.

- Слишком много жира мешает горению. Но небольшое количество способствует. В дождливые дни такая поливка даже очень полезна.

Он открыл свой золотой портсигар, протянул его мне, потом Зецлеру и поднес нам огня. Затем взял сигарету сам, потушил зажигалку, снова зажег ее и закурил.

- Господин штандартенфюрер, - спросил я, - какова производительность такого рва в сутки?

Он усмехнулся.

- В сутки? Да у вас и в самом деле большой размах!

Он исподлобья взглянул на меня, лицо его снова стало серьезным, и он сказал:

- Вопрос о производительности за сутки не стоит передо мной. В моем распоряжении никогда не бывает такого количества трупов для обработки. Зато я могу вам сообщить производительность в час. Она составляет триста - триста сорок единиц. В сухую погоду больше, в дождливую - меньше.

Я подсчитал в уме и сказал:

- Восемь тысяч трупов за двадцать четыре часа.

- Около этого.

- Конечно, - сказал я, немного помолчав, - ведь один и тот же ров может служить бесконечно?

- Разумеется.

Мы с Зецлером молча обменялись взглядами.

Времени исканий вслепую и постоянных тревог пришел конец. Отныне я мог быть спокоен за будущее. У меня была уверенность, что я достигну и даже превзойду производительность, предусмотренную планом.

В моем лагере, пожалуй, можно было почти обойтись одними только печами. Если построить тридцать две печи для всех четырех комплексов, которые я должен создать, можно достичь общей производительности в восемь тысяч трупов за сутки. Цифра эта лишь на две тысячи ниже той, которую рейхсфюрер считал наивысшей производительностью. Таким образом, одного вспомогательного рва окажется достаточно, чтобы в случае необходимости сжечь остающиеся две тысячи единиц.

По правде говоря, система рвов меня не очень-то привлекала. Этот способ казался мне грубым, примитивным, недостойным великой индустриальной державы. Я предпочел бы печи - это более современно. Помимо того, печи имели еще одно преимущество - они лучше обеспечивали сохранение тайны. Кремация производилась не на открытом воздухе, как в этих рвах, а в помещении, подальше от лишних глаз. Ведь именно из-за этого я с самого начала считал нужным объединить все необходимые для особой обработки службы в одном здании.

Для меня такое решение проблемы было очень важным, и, как явствовало из ответа рейхсфюрера, ему оно тоже пришлось по душе. И действительно, было что-то успокаивающее в самой мысли, что с того момента, как двери раздевалки захлопнутся за партией в две тысячи евреев, и до момента, когда эти евреи превратятся в пепел, вся операция будет проходить бесперебойно, в одном и том же помещении.

Углубляя эту мысль, я понял, что необходимо, как на заводе, оборудовать непрерывный конвейер, чтобы люди, подвергающиеся обработке, из раздевалки переходили в газовую камеру, а из газовой камеры сразу же подавались прямо в печи. Поскольку газовая камера будет находиться глубоко под землей, а печи этажом выше, я пришел к выводу, что переброска трупов из одного помещения в другое должна производиться механически. И вправду, трудно было представить себе, что люди из особой команды смогут перетащить сотни трупов по лестнице или даже по пандусу. На это ушло бы слишком много времени. Поразмыслив, я решил внести изменения в мой первоначальный план и предусмотреть установку четырех мощных подъемников, трупов на двадцать пять каждый. Я рассчитал, что, таким образом, понадобится всего двадцать рейсов, чтобы эвакуировать из газовой камеры две. тысячи трупов. Кроме того, наверху должны находиться тележки, на которые выгрузят трупы из подъемников и отвезут в печи.

Внеся соответствующие изменения в план, я составил для рейхсфюрера новый доклад. Оберштурмбанфюрер Вульфсланг опять сыграл роль посредника и через двое суток доставил мне ответ Гиммлера. Рейхсфюрер полностью принимал мой план, открывал мне значительный кредит и обеспечивал первоочередность в получении строительных материалов. В конце письма он добавлял, что два из четырех объектов должны вступить в строй не позже 15 июля 1942 года, остальные - 31 декабря того же года. В моем распоряжении на выполнение этой задачи оставалось, следовательно, менее года.

Я немедленно приступил к строительству новых камер и печей. Обе временные газовые камеры Биркенау пока продолжали действовать под руководством Зецлера. Я поручил ему также вскрыть старые могилы и сжечь трупы.

Тошнотворный запах, который преследовал нас в Кульмхофе, сразу же распространился по всему нашему лагерю. Я заметил, что он не исчезает, если даже ветер дует с запада. Когда же ветер дул с востока, он доходил до городка Освенцим и даже дальше, до деревни Бабице. Я распустил слух, будто неподалеку построили дубильную фабрику, которая и является источником этого зловония. Но вряд ли можно было рассчитывать на успех этой басни. Вонь от разлагающихся кож, естественно, не имела ничего общего с запахом горящих жира, мяса и волос, который подымался из рва. Я с беспокойством думал о том времени, когда трубы моих четырех гигантских крематориев круглые сутки будут выплевывать на всю окрестность зловонные дым и копоть.

Впрочем, у меня было слишком мало времени на размышления. Я все дни проводил на строительной площадке, и Эльзи снова начала жаловаться, что никогда не видит меня дома. В самом деле, я уходил в семь часов утра, возвращался домой лишь к десяти-одиннадцати вечера, сразу валился на койку в своем кабинете и засыпал мертвым сном.