Робер Мерль - Смерть - мое ремесло

Зецлер сделал движение, но я поднял руку.

- Зецлер, вы со мной с самого начала. После меня только вы обладаете необходимым опытом, чтобы руководить работой временной установки. Если вы уйдете, мне придется лично вводить в курс дела другого офицера, учить его... - Помолчав, я с силой произнес: - Мне некогда. До июля я должен полностью отдаться стройке. - Я поднялся. - До этих пор вы мне необходимы. В июле, если война еще не кончится, что, впрочем, мне кажется невероятным, вы можете представить мне свой рапорт. Я поддержу вас.

Я замолчал. Зецлер не шелохнулся, он стоял передо мной с каменным выражением лица. Выждав немного, я закончил:

- Вот и все.

Он холодно попрощался, повернулся но уставу и вышел.

Через несколько минут, тяжело дыша, весь красный, появился Хагеман. Он протянул мне бумаги на подпись. Это не были срочные дела. Я взял ручку и сказал:

- Он не отрицал.

Хагеман посмотрел на меня, и лицо его расплылось в улыбку.

- Ну, конечно... это такой честный человек... такой порядочный...

- Но он принял это очень близко к сердцу.

- Неужели? - удивленно проговорил он. - Неужели? Да, да, ведь он музыкант... Возможно, в этом все дело... - Он посмотрел на меня, отдуваясь. - Если мне будет разрешено высказать предположение... господин штурмбанфюрер... Конечно, он музыкант - этим все и объясняется... - Он сделал умильное, огорченное лицо. - Кто бы мог подумать! Ведь он офицер, господин штурмбанфюрер! И придет же в голову прихоть! Конечно, все дело в том, что он музыкант... И обратите внимание, господин штурмбанфюрер, продолжал он, с торжеством вскидывая свои жирные руки. - Он близко принял это к сердцу... как вы очень метко изволили выразиться...

Я отложил ручку.

- Это должно остаться между нами. Я рассчитываю на вас, Хагеман.

- Да, да, конечно.

Я встал, взял фуражку и поехал на стройку.

Навстречу мне вышел оберштурмфюрер Пик. Это был невысокого роста брюнет, сдержанный и спокойный.

Я ответил на его приветствие.

- Ну как, выяснили вы, что думают заключенные?

- Так точно, господин штурмбанфюрер. Все именно так, как вы и предполагали. Им и в голову не приходит, для чего предназначаются сооружения.

- А эсэсовцы?

- Они думают, что это бомбоубежища, и окрестили их "бункерами". А еще, поскольку сооружения одинаковые, их называют "бункерами-близнецами".

- Очень хорошая мысль! Так и будем впредь называть их.

Помолчав немного, Пик сказал:

- Маленькая неприятность, господин штурмбанфюрер. По плану четыре лифта, подымающие людей из "душевой", будут доставлять их в большой зал будущий зал печей... И зал этот, конечно, не имеет выхода. Один из архитекторов удивился. Ясно, он же не знает, что в этом помещении будут установлены печи и что через них-то... - Пик криво усмехнулся, - люди и будут выходить.

- А что вы ответили ему? - спросил я.

- Что я тоже не понимаю, в чем дело, но таковы указания, полученные нами.

Я кивнул, бросил на Пика многозначительный взгляд и сказал:

- Если этот архитектор снова начнет задавать вопросы, не забудьте мне доложить.

Пик понимающе взглянул на меня. Я направился на строительную площадку. Там в это время как раз формовали из бетона трубы, предназначенные для соединения подземных газовых камер с поверхностью земли.

Эти трубы должны были выходить на внутренний двор и закрываться герметической крышкой. Вот как, по моей мысли, все будет происходить: как только заключенные войдут в газовую камеру, их там закроют, несколько эсэсовцев с коробками кристаллов зайдут во двор, наденут противогазы, откроют трубы, засыплют в них кристаллы и снова завинтят на трубах герметические крышки. После этого эсэсовцам останется лишь снять маски и закурить, если они того пожелают.

- Плохо то, - сказал Пик, - что кристаллы рассыплются прямо по полу камеры. Вы ведь помните, конечно, что Зецлер как раз указывал на это неудобство во временной установке.

- Да, да, помню.

- Дело в том, что люди, падая, накрывают собой кристаллы, и газ тогда выделяется значительно хуже.

- Верно.

После паузы Пик немного подтянулся и сказал:

- Господин штурмбанфюрер, разрешите внести предложение?

- Разумеется.

- Можно было бы продолжить трубы до самого пола камеры полыми колоннами из листового железа и в них просверлить отверстия. Тогда кристаллы, заброшенные в трубы, останутся внутри колонн и газ будет поступать в камеры через эти отверстия. И, следовательно, трупы не будут мешать выделению газа. Я вижу при таком способе два преимущества: во-первых, экономия времени, во-вторых, экономия кристаллов.

Я задумался.

- Мне кажется, это прекрасная мысль, - наконец сказал я. - Скажите Зецлеру, чтобы он попробовал сделать так в одной из камер временной установки. В другой пока ничего не меняйте. Это даст нам возможность сравнить и определить экономию кристаллов и времени.

- Слушаюсь, господин штурмбанфюрер.

- Если результат окажется значительным, мы применим этот способ и в бункерах.

Я посмотрел на Пика. Он был немного ниже меня ростом, говорил только тогда, когда к нему обращались, был сдержанным, корректным, рассудительным. Пожалуй, я недостаточно ценил его до сих пор. Помолчав немного, я сказал:

- Что вы делаете на рождество, Пик?

- Ничего особенного.

- Мы с женой устраиваем небольшой вечер и были бы рады видеть у себя вас и фрау Пик.

Я впервые приглашал его к себе. Его бледное лицо слегка порозовело.

- Конечно, господин штурмбанфюрер, - сказал он, - мы будем очень...

Я видел, что он не знает, как закончить свою фразу, и добродушно перебил его:

- Значит, мы ждем вас.

В канун рождества, сразу после полудня, Зецлер попросил меня принять его. После нашего последнего разговора наши отношения внешне не изменились, но видел я его очень мало и только по служебным делам.

Он приветствовал меня поднятием руки, я ответил на его приветствие и предложил ему сесть. Он покачал головой.

- Если позволите, господин штурмбанфюрер, я постою. Я буду краток.

- Как хотите, Зецлер.

Я посмотрел на него. Он сильно изменился: стал еще больше сутулиться, щеки у него ввалились. Меня поразило выражение его глаз. Я мягко спросил:

- В чем дело, Зецлер?

Он глубоко вздохнул, открыл рот, как будто ему не хватало воздуха, но ничего не ответил. Он был бледен как мел.

- Может, вы все же сядете? - сказал я.

Он снова мотнул головой и тихо проговорил:

- Благодарю вас, господин штурмбанфюрер.

Прошло несколько секунд. Высокий, сутулый, он неподвижно застыл, уставившись на меня лихорадочными глазами. У него был вид призрака.

- Так в чем же дело? - повторил я свой вопрос.

Он снова глубоко вздохнул, сжал челюсти и еле слышно сказал:

- Господин штурмбанфюрер, имею честь просить вас переслать рейхсфюреру СС мой рапорт об отчислении меня на фронт.