Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…

Вот так в те времена добывали музыку.

К симфонической музыке – у тебя любовь с раннего детства. В полтора года ты танцевал под Первый фортепьянный концерт Чайковского, забившись в уголок, кружился там, чтобы не упасть, и хлопал в ладоши… А как ты любил «Евгения Онегина»! В четыре года ты прослушал всю оперу полностью, без перерыва на сон и еду. Это была одна из твоих любимых пластинок. Точнее – набор. Три больших чёрных диска…

Не забыть:

Как я приучала своего мальчика к спорту. Это было смешно. Брала его ногу и била его ногой по мячу…

А как он научился кататься на велосипеде! Очень быстро, за одно утро. И сказал:

– Ну, теперь ты довольна?

– Я довольна!

– И больше я на него не сяду! И не проси!

(Велосипед отдали родственникам, у которых был мальчик).

Но бродить по лесам и болотам – это наше! Лазать по деревьям – это да! Идти пешком в кругосветку – это да!

В начале каждого лета составляется список: куда пойти и поехать этим летом? Обязательные пункты:

В Куркино – где чудесный храм на горе, заросший иван-чаем косогор, огромный старый вяз среди зелёной долины и речка с маленьким, но шумным водопадом…

В Грачёвку – где любимые болота с хвощами…

В Захарково – в деревеньку на другом берегу Химкинского водохранилища, где куры гуляют по улице…

В Иваньковский лес – где дубы-великаны, корабельные сосны и шорох беличьих хвостов…

В Парк Дружбы – где пруды с живописно заросшими, крутыми берегами…

В парк Речного вокзала – где белые пароходы, причальные тумбы, чайки, волны…

Обязательно к Каптеревым.

Обязательно к Пресманам.

Погулять по Бульварному кольцу…

И, конечно же, – в наш лес и на нашу бухту! Сто раз!…

И тысячу раз на Берёзовую аллею и в наш сквер! Это можно и не писать, это – каждый день, в любое время года…

А в этом году ещё один пункт в нашем списке: съездить на Украину к бабушке Доре.

Бабушка, ради того, чтобы мы приехали к ней в гости, решилась в свои почти восемьдесят лет на переезд в другой город – поближе к природе. Она обменяла свою квартирку в Днепропетровске (который считала непригодным для Антоши из-за плохой экологии), – на квартирку в небольшом городке Новомосковске на берегу речки Самары. Впрочем, этот город не был ей чужим: здесь бабушка жила до войны, и здесь сейчас жили её приёмная дочь Мария, две взрослые внучки (мои кузины) и правнучка Оля, чуть младше Антоши. Так что у нас там много родни, и все нас ждут.

Надеюсь, и в Васильевку с тобой съездим. В чудесное село, где живут бабушкины сёстры – мои любимые бабушка Хима и бабушка Мотя. Где белые хатки под соломенными крышами, иконы в вышитых рушниках, парное молоко в глиняных «глечиках».

– Что такое глечики? – спрашиваешь ты.

– Это кувшины.

– А почему они глечики?

– Потому что это на украинском языке так называется.

Ты просишь научить тебя говорить по-украински. Я говорю тебе пару десятков украинских слов, ты заводишь маленький словарик, говоришь удовлетворённо:

– Ну, вот. А то поехали бы на Украину – а языка и не знаем!

Ты увлёкся составлением словарей. Тут же придумал ещё с десяток разных языков, и теперь с утра до ночи строчишь словари. Сам себе задаёшь вопросы:

– Интересно, а как на шмитэнском языке будет дом? А часы? А мамася? А сова? А на цвитонском языке?

– А кто говорит на шмитэнском и цвитонском языках?

– Шмитэны и цвитоны!

Не забыть:

Как сынок обучал меня протозоологии и энтомологи. Каждый день, по многу раз на дню, я сдавала экзамены: кто такие трубачи и солнечники? сколько ног у жука и паука? к какому отряду относится такое-то насекомое? и к какому семейству такое-то?

Учитель был строг. Мне приходилось всё время зубрить что-то по ночам, чтобы не краснеть перед ним днём… Я должна была быть на уровне, мне стыдно было отставать, я должна была уметь поддержать разговор. Ведь у него был лишь один собеседник, вернее собеседница – это я. Я должна была испытывать горячий, искренний интерес ко всему, что интересовало моего сына. И я этот интерес испытывала!

Банки с болотной водой из Грачёвки в кухне на окне… В этих банках живут твои любимцы – простейшие. Их не увидеть невооружённым глазом, но у нас есть микроскоп!

Грачёвка с её болотами – наше любимое местечко. Одно из самых любимых…

Еду в гости к Каптеревым и везу им подарок – большой эмалированный чайник, набитый цветами жасмина!…

Неожиданный приход клоуна Марчевского и Бориса Бреева.

Марчевский предлагает мне писать стихи для его спектакля.

Бреев выступает, как посредник, ведь мы давно с ним знакомы, он уже приходил ко мне с похожими просьбами: написать стихи для очередного клоунского номера, который он делал со своими студентами в Цирковом училище. И я ездила к нему в училище, смотрела номер, и, если он мне нравился, если мне это было близко, то писала. Вальке Гнеушеву тоже написала стихи для его выпускного номера – дипломной работы. В их номере участвовало три человека: Белый клоун (Валька). Рыжий клоун (его партнёр, с которым он приходил ко мне, но имени его не помню). Был в их номере и третий – он-то и читал мои стихи. «А кто это?» – спросила я Вальку. «Да ты его не знаешь. Это Фима Шифрин. Но он хорошо прочёл, не волнуйся».

Марчевский сразу стал говорить о деньгах: «Вы знаете, это такие деньги! такие деньги!… Вам очень хорошо заплатят!»

Но для того, чтобы что-то для него написать, я должна посмотреть, что он делает в манеже. Поехали с Антошей в цирк, на спектакль…

Ой, как нам это всё не понравилось!… Ну, Антону вообще цирк не нравится, потому что там шумно. А мне не понравился сам клоун. Хотя он уже и лауреат каких-то там конкурсов, и заслуженный артист, и так далее. Но у него нет ничего своего – оригинального, самобытного. Он просто копирует Енгибарова. Нет, даже не копирует! Это – пародия на Енгибарова. Плохая пародия. В основном, трюки. Мыслей, идей никаких не было. Не было и эмоционального наполнения. Только – словно приклеенная к лицу – не живая, а какая-то бутафорская улыбка.

Но самое ужасное – то, что он сказал мне после спектакля. Когда я обмолвилась о Енгибарове… о том, что многие трюки, собственно, енгибаровские, а не его. И что же мне ответил этот самоуверенный молодой человек? Да, это его слова: «Если бы Енгибаров был жив, он бы никому уже не был нужен!» Нехорошо сказал.

И – всё. Этот человек перестал для меня существовать.

А он в это время продолжал меня уговаривать:

– Это же большие деньги! – говорил он. – Вы с сыном ни в чём не будете нуждаться!

– Нет, я не смогу с вами работать.

Но я должна всё же поблагодарить этого человека. Этого странного клоуна. Он так разозлил меня, так завёл меня этим диким утверждением! О том, что Енгибаров был бы уже никому не нужен… Я ходила сама не своя. Я чувствовала, что я должна как-то ответить на это заявление. Я чувствовала, что это не просто жестокие слова самонадеянного человека. Это – вызов!