Мария Романушко - Там, где всегда ветер

Ну, как ей объяснить, что В ДУШЕ я всё это УЖЕ ПЕРЕЖИЛА…

Ольга говорит:

– Мы в редакции поспорили: ты ли их написала?

– Если не я, то кто же тогда? – изумляюсь я.

Ольга шепчет:

– Мнения в редакции разделились: одни говорят, что твои стихи похожи на стихи Вероники Тушновой, а другие – что на Роберта Рождественского…

– Но то, что похожи, это же не значит, что Тушнова и Рождественский их за меня писали! – шепчу я.

– Это правда, – шепчет Ольга, и мы тихо смеёмся.

– А черновики ты хранишь?

– Нет, конечно. Зачем? Бабушка говорит: это мусор и кладёт их под сковородку. И чистовики тоже иногда.

– Приезжай к нам в редакцию, все хотят с тобой познакомиться.

– Обязательно приеду.

– И если ты будешь что-то писать в эти дни, не выбрасывай, пожалуйста, черновики, привези нам. Хочется посмотреть, как ты работаешь: как рождается стихотворение.

– Пожалуйста! Мне не жалко. Главное, чтобы бабушка под сковородку не утащила! – мы тихонько смеёмся, поглядывая на сладко спящую бабушку: она спит, как ребёнок – положив под щёку ладошку. Спит на правом ухе, которое у неё слышит, а левое ухо – не слышит: ей его отбили в гестапо. Поэтому разбудить бабушку не только шёпотом, но даже и громким голосом практически невозможно: надо тормошить за плечо.

– Ты уж постарайся спасти их от сковородки, – шепчет Ольга.

– Постараюсь!

В редакцию мы поехали вместе с мамой, она даже отпросилась для этого на полдня с работы. Не потому, что я боялась сама доехать на автобусе до соседнего городка, просто я жутко стеснялась, и боялась, что от стеснения не смогу сказать ни слова. И даже войти в редакцию. Могла бы постоять перед дверью – и поехать обратно, это запросто.

Итак, в редакцию мы поехали вместе с мамой.

Нас встретили приветливо, даже ласково. В редакции работали милые и хорошие люди. Здесь же была и уже знакомая мне Ольга. Изо всех отделов пришли поглядеть на меня, мне было как-то не по себе от такого чрезмерного внимания к моей особе, а маме – приятно. Я привезла новые стихи, с черновиками, уж коль они так хотели на них поглядеть. Глядите. Все читали, хвалили (маме было приятно). Всё-таки дочка у неё не самый последний человек. Литературный консультант долго с нами беседовал, я очень волновалась, и поэтому мало что запомнила из того, что он говорил, но говорил он только хорошее. (Маме было приятно).

Мы с этими милыми людьми как-то сразу подружились, и дальше я уже ездила к ним одна. Они всегда были мне рады. И никто на меня здесь не смотрел сверху вниз – как на маленькую, относились как к равной. Меня это очень согревало.

Скоро на страницах «Приднепровского коммунара» стали появляться мои стихи и рассказы. Первая публикация – стихотворение «Дорога». Это было так оглушительно – увидеть свои стихи напечатанными! Просто в голове не укладывалось.

Но всё равно… радость от публикации даже в сравнение не шла с той радостью, которую я испытывала, когда стихотворение выходило из души… Это были совсем разные переживания – ничего общего.

Мои домашние радовались куда больше, чем я. И даже наши знакомые радовались больше, чем я. Меня приходили поздравить друзья моих родителей. Они смотрели на меня с уважением, даже с каким-то умилением. Они говорили: «Когда выйдет твоя книга, ты нам подарить не забудешь?» «Не забуду!» – смеялась я в ответ. И все смеялись… Это была как бы игра.

Летом я обычно болею ангиной, тяжело, с высоченными температурами.

Домашние меня ругают: что вот, сидела где-то на сквозняке, или пила холодный компот из холодильника. А больше ничего холодного и нет в природе: в городе нет ни одного киоска с мороженым. Но даже если не пила и не сидела, всё равно каждый раз одно и то же: температура под сорок, гланды покрываются налётами и опухают так, что я боюсь ночью задохнуться. Сплю сидя. Точнее, почти не сплю, а сижу с вытаращенными глазами, открытым ртом и хриплю… Почему-то ночью дышать особенно трудно.

С тех пор остался этот страх на всю жизнь: вдруг в ужасе просыпаюсь ночью… вскакиваю в постели, на лбу испарина, в горле знакомый с детства спазм… Кажется: вот сейчас перекроется последняя щёлка в горле…

Бабушка растирала меня скипидаром, заставляла дышать над картошкой, заваривала липовый чай и так далее – классический бабушкин противоангинный набор. Но… Усилия её были тщетны. Интересно, что я ни разу не заразила Маришку, хотя ангина вроде болезнь заразная. И, только много лет спустя, выяснилось, что ангины у меня аллергического происхождения. Просто я была страшным аллергиком (как и мой отец), но никто об этом не догадывался. Меня ругали за компот из холодильника, в то время как у меня наступал очередной аллергический криз… когда горячий ветер из степи приносил запахи полыни, когда зацветала классическая украинская амброзия и другие прекрасные, пахучие, но, увы, ядовитые для меня травки…

Неделю организм сжигал накопившиеся в нём аллергены, потом температура снижалась до моего привычного градуса – 37 с небольшим хвостиком, я лежала ещё неделю пластом, отсыпалась (спала обычно лицом вниз, так вроде не задохнёшься), и после двух недель болтания между жизнью и смертью выползала во внешний мир… Слабая, как побитая палкой собака.

Выкатывала велосипед и тихонько ехала на нём по периметру городка, по полынной околице, но я уже получила очередную прививку, так что можно было дышать и наслаждаться терпким полынным запахом… Каждый год я ходила как по проволоке над пропастью: задохнусь – не задохнусь? И каждый раз возвращалась к жизни. Значит, так было надо. Значит, что-то ещё будет впереди…

Одним словом, жизнь в этих краях была для меня противопоказана. Ведь кроме цветущих травок были ещё выбросы хлора в воздух на комбинате. Уже вовсю работало производство. Выбросы хлора учащались. Мама приходила с работы с головной болью и лежала на диванчике в нашей комнате пластом…

Тогда ещё не было Гринписа, тогда ещё не заботились об экологии, мы даже слова такого не слышали – «экология», даже понятия такого не было – «забота об окружающей среде». Заботились только о производстве: больше, больше! Скорее, скорее! Догнать и перегнать!… Конечно, Америку. Ну, заодно, и все остальные страны тоже. Но, прежде всего, Америку – страну гадкого капитализма и несправедливости, которая своими бомбами угрожает всему миру. Так писали газеты, и почти в каждом номере была какая-нибудь карикатура на злого американца. Американец изображался в буржуазном цилиндре на голове и со зловещими бомбами в руках, а на бомбах были нарисованы гнусные американские доллары. Трудно было полюбить таких американцев.

Но когда-то я видела в кино кинохронику – как американцы встречали у себя в Америке нашего Юрия Гагарина: как они осыпали его конфетти, как закидывали цветами, как тянули к нему руки, чтобы потрогать его…- такие огромные ликующие толпы на улицах!… И я смотрела на эти радостные лица, лучащиеся приветливостью и детским восторгом, и всё это как-то не очень вязалось у меня в мозгу с этими злобными карикатурами в газетах… Что-то тут было не так.