Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Прошло восемь месяцев, а Юрбен Канель продал всего четыреста пятьдесят экземпляров. Латуш с грустью подводил итоги. Он даже не вернул издержек. Когда немного позднее появился его роман "Фраголетта", Бальзак опубликовал в "Меркюр" почти враждебную и, уж во всяком случае, весьма сдержанную статью. Он говорил в ней о Наполеоне, о Везувии, о Восемнадцатом брюмера, но не давал никакого представления о самом произведении. Об авторе романа Бальзак писал: "Мы слышим горький смех человека, не верящего ни в счастье, ни в свободу... В его душе есть нечто от Вольтера и от лорда Байрона... Пусть тот, кто отважится, займется разбором книги. Я на это не решаюсь... Лаконизм господина де Латуша слишком походит на молнию. Он вас ослепляет, и вы уже толком не знаете, куда вас ведут. Впрочем, каково бы ни было мое собственное мнение, книга эта наделает шума, у нее не будет недостатка ни в похвалах, ни в критике". Ни один недоброжелатель не мог бы сильнее уязвить автора, и Латуш негодовал. Какой он все же эгоист, этот Бальзак! А тут еще Шарль Седийо, человек необыкновенно педантичный, "со слишком уж непомерным рвением" следил за тем, чтобы все до последнего векселя, выданные его родственнику, были оплачены, даже дружеские векселя Латуша. "Это просто неслыханно! А еще порядочные люди! Побойтесь Бога, господин Седийо!" И в приступе благородного негодования Латуш восклицал:

"Да пропади она пропадом, эта улица Кассини! Пусть дьявол на веки вечные ниспошлет ее обитателям перезрелых любовниц, черствый хлеб, железные вилки, отвратительные развязки произведений и полные ложного пафоса предисловия!"

Говоря по правде, бывшие друзья начинали ненавидеть друг друга. Жеманный, аккуратный, скрупулезный Латуш приходил в ужас от бесцеремонности Бальзака, от его резких манер, неуклюжей массивной фигуры. Бальзак любил грубые шутки, скабрезные истории; Латуш поджимал при этом губы и умолкал. Хорошо знавшая обоих писателей Жорж Санд говорила: "Я всегда считала, что Латуш вкладывал слишком много настоящего таланта в свои речи. Бальзак вкладывал в них только сумасбродство. Он щедро разбрасывал то, чем обладал в избытке, но тщательно берег свою глубокую мудрость для собственных произведений". Латуш говорил Бальзаку, что тот в своем литературном тщеславии доходит до шутовства. Бальзак возражал:

"Стало быть, если человек не умеет излагать свои мысли так остроумно и изящно, как это делаете вы, из этого следует, будто Он тщеславен. Господи! Сколько же на свете тщеславных людей, ибо многие из моих собратьев выражают свои мысли не лучше, чем я...

Что касается "Шуана", то в один прекрасный день я опубликовал эту книгу на свой страх и риск и потерял много денег. Сам я ничего не делал для того, чтобы продать хотя бы один экземпляр, не появилось ни одной строки объявлений, и тем не менее мой типограф продал четыреста экземпляров. Чтобы книга раскупалась, нужна хорошая статья сразу в трех газетах, и статья, помещенная на видном месте, чтобы ее прочел весь Париж. Только в этом случае, а не иначе "Шуан" будет распродан; и пусть я сквозь землю провалюсь, если во мне говорит тщеславие".

"Шуаны" и в самом деле не имел успеха у широкой публики, зато он нашел себе читателей, пусть немногих, но сумевших оценить его по достоинству. Оноре знал, что отныне для нескольких знатоков он будет автором "Шуана".

Сюрвиль познакомил шурина со своими бывшими соучениками, окончившими Политехническое училище; то были преподаватели военного училища в Сен-Сире, неподалеку от Версаля, - майор Карро и артиллерийский капитан Периола, храбрый и порядочный человек. Бальзак отлично чувствовал себя в обществе этих образованных людей, которым нравился "Шуан"; они делились с ним воспоминаниями о военных походах и о своем пребывании в плену. Госпожа Зюльма Карро, урожденная Туранжен, женщина высоких моральных качеств, мужественная и стоическая, сделалась самым верным его другом. Она слегка прихрамывала, лицо ее дышало энергией и страстью. Кокетство ей не было свойственно вовсе. Бальзак делал Зюльме скромные подарки: экран для свечи, спичечницу. Он надеялся, что она найдет им место у себя дома, в поместье Фрапель, близ Иссудена. "Жить в памяти человека с прекрасной душой - вот одна из самых любезных моему сердцу иллюзий".

Но это не было иллюзией. Зюльма Карро, и в самом деле обладавшая возвышенной душой, угадывала в Бальзаке великого человека, изнемогавшего под грузом мелочных забот; только в Сен-Сире он порой забывал о них. От своего отца, Реми Туранжена, помощника мэра города Иссудена и по-настоящему благородного человека, Зюльма унаследовала свободолюбивые идеи XVIII века. Все в этой буржуазной и обеспеченной семье были республиканцами. Два брата Зюльмы сделались депутатами. Ее муж, майор Карро, отказался голосовать за пожизненное консульство. Он попал в немилость. Муж и жена питали к Бальзаку самую сердечную привязанность.

Между тем в "небесном семействе" дела шли не слишком-то хорошо. Бернар-Франсуа плохо перенес перемену обстановки. Оторванный от Вильпаризи и своих старческих привязанностей, он медленно угасал. Никогда не признававший докторов и сам себя лечивший, старик тяжело заболел. К концу апреля 1829 года врачи объявили, что Бернар-Франсуа, надеявшийся прожить до ста лет, близок к смерти; у него нашли абсцесс в печени, который необходимо было вскрыть. Госпожа Бальзак не без оснований возмущалась тем, что Оноре живет в роскоши: она не могла постичь, как это человек, который всем должен (и прежде всего ей), может еще покупать себе мебель, драпировки и дорогие безделушки. Лора вступалась за брата. Да, он приобрел шкаф красного дерева; да, он велел переплести свои книги в сафьян. Но ведь он готов продать их, если этого хочет мама, только тогда ему придется брать книги в Королевской библиотеке, и расходы по доставке значительно превысят сумму, какую можно выручить от их продажи. Что еще? Несколько локтей драпировочной ткани, немного бахромы, ковер? Какие пустяки! Нет, право, он не чувствует за собой никакой вины и так страдает от этих постоянных упреков. Для того чтобы писать, он нуждается в монастырской тиши и покое! Но что может быть естественнее, если в короткие промежутки между трудами он хочет отдохнуть от привычного аскетизма в обстановке некоторой роскоши? В часы работы художнику нужен только чердак да кусок хлеба. "Но после долгих странствований мысли, после уединенной жизни в волшебных дворцах, населенных созданиями его фантазии, он больше, чем кто бы то ни было, нуждается в развлечениях, созданных цивилизацией для богачей и бездельников" [Бальзак, "О художниках"].

Одна только Лора да, быть может, Сюрвиль понимали его. В пору безрадостного детства между братом и сестрой возникли необыкновенно прочные узы!