Роберт Музиль - Афоризмы

Вопрос к музыке и психоанализу: Не отмечена ли символика музыки той же примитивностью, что и вскрытая психоанализом?

Милосердие. "На Вареньке она поняла, что стоило только забыть себя и любить других, и будешь спокойна, счастлива и прекрасна. И такою хотела быть Кити." ("Анна Каренина", I, 344.); см. также Линднер.: неродствен ли этот несомненно действенный рецепт с обычаем... секты: кастрируй себя, дабы избавиться от волнений пола?!

Линия развития. Сегодня дело зашло уже так далеко, что, за редким исключением, писатель становится театральным автором, не являясь собственно писателем. Они образуют собственную гильдию, и оттуда сюда, как и отсюда туда почти никакого сообщения. Этак, чего доброго, завтра заговорят уже о киноавторах. И к этому даже как-то постепенно привыкаешь. (Ср. государственная культура) (Культура культурной политики)

Георге. Снова обретает важность. (Но не забудь, что он почти единственный, кто в свое время на деле представлял автономию искусства.)

Поэт и писатель. Моя точка зрения: все равно, что гений и талант. Можно быть маленьким гением. Большой талант при некоторых обстоятельствах предпочтительней. Ср. однако, в связи с этим Томас Манн "Страдания и величие мастеров", стр. 54, место, где задана другая антитетика.

Открытки с фотографиями борцов были еще до кино. Тем паче - с оперными певцами и актерами. Пример потребности, которая при известных обстоятельствах неимоверно возросла.

В чем потребность? Быть рядом, прикасаться, хранить выпавший из букета цветок, музей жертв Маттерхорна и т. д.

Сверхлитератор. На этот предмет следовало бы привести и данные о росте тиражей в период между 1890 и 1930 годами. Благодаря чему он стал экономическим объектом. Видно, хорошему писателю нынче снова только одна дорога - в одиночество. Покамест это вместо некролога.

Совершенное государство и искусство. Актуально сейчас.

Любовь к искусству и вред искусству - государство.

Литература производится массово. В той же мере справедливо и обходиться с ней как с массой: Россия, Германия.

Герой и гений. В то время, как повсюду трубят просто о "гении Пилсудском", в одной из газет его обласкали титулом "герой нации". Может, просто герой все же правильней, поскольку "герой нации" несет в себе какое-то ограничение, так же о поклоннике какой-нибудь девушки говорят "ее герой"; а может, он и вправду был гений, я не знаю, но не худо бы все же между героем и гением различать. Если бы немцы это умели, многого бы не случилось.

Карл Краус и Гитлер. Когда К. К. входит в аудиторию на свою лекцию, публика стоит до тех пор, пока он не сядет. И это несмотря на то, что он напрочь оплошал. Они его любят "тем больше". Сходным образом и неудачи Г. только усиливают любовь к нему. Это и есть самое чудовищное во всем этом краусианстве. Поистине, все, что происходит, уже было предначертано.

Они хранят ему верность, хоть он этого и не заслуживает.

Это что - как эффект включения и выключения? Слепая потребность кого-то любить? Потребность в иллюзиях?

Что за люди писатели. В собрание автографов господина Блажека Пауль Франк записал вот что: "Высшее искусство: самые глубокие вещи говорить гладко. Вена, 3 декабря 1928."!

Путая с классиками. Прилагаю по этому поводу изречение Ауэрнхаймера о Манне. (Я его не приложил.) Члены семьи Манна, похоже, тоже считают его таковым. Отчасти все это из разряда высокопарных словесных пузырей, по манере исполнения a la драма "Выпускники", отчасти же на сей счет надо заметить следующее: и Вильдганс тоже выказывал задатки классика. Когда положительный средний человек чувствует, что его выразили, когда пишут в его духе, но повозвышенней, - вот это он и считает классикой. (То есть в лучшем случае одно свойство вместо всех, которые потребны.) Все брезгливо морщат носы по поводу нацистов, но с Кернштоком уже давным давно произошло нечто подобное. Он говорил как они, и был так же как они непоэтичен. Просто Томас Манн не выражает ничьей партии, он есть выражение аполитичной духовной заурядности. Потому и для всех. Потому и сам себе классик.

Странное общежитие. Вот все-таки одна из самых удивительных загадок: Гетц "почитает" Штесселя и меня, Шенвизе - Броха и меня, многие - Томаса Манна и меня; Томас Манн называет Ницше и Фонтане своими отцами. А что же делают издатели? и что идеальный читатель? Разве читатель, любящий только одного автора, не дает оснований заподозрить себя в том, что с его читательскими достоинствами не все в порядке? Вот тема, которой хорошо бы срочно заняться!

Корни романа. Томас а Кемпис в "Наследнике Христа" в главе о том, как избегать лишних слов:

"Но отчего мы так любим говорить и рассказывать друг другу, ежели мы столь редко не тревожим нашу совесть, впадая в молчание?

Мы оттого так любим поговорить, что уповаем взаимными речами утешить друг друга, желая облегчить наше сердце, утомленное всякими мыслями.

А паче других любим мы говорить и думать о тех вещах, которые любим очень, к которым вожделеем, или о тех, которые противны нам.

2. Но увы! Как же часто напрасны и тщетны наши речи. Ибо сие внешнее утешение есть немалый вред утешению внутреннему, божественному. А посему надобно посвящать себя бдению и молитве, дабы не проходило время в праздности". (стр. 18).

(Немецкий перевод Феликса Брауна. Изд-во Альфред Кренер, серия Кренеровские карманные издания, том 126.)

Это исток и критика повествовательной прозы!

Иногда нескромно говорить не о себе, а объективно судить о всевозможных объективных проблемах. К примеру, разглагольствовать о заблуждениях и упущениях времени, вместо того, чтобы сказать: время не понимает данного автора, а все остальное - просто словесная драпировка этого тезиса. Значит, пиши себя самого и свое дело на фоне своего времени, а не тщись изобразить, будто ты в силах дать картину эпохи.

Шопенгауэр в своем завещании распорядился отблагодарить солдат, что в 1848 подавили в Берлине революцию. Он, вне всяких сомнений, был реакционером. Но остается ли он им и сегодня, когда столь ненавистный ему новый дух служит подстилкой духу новейшему? Даже заблуждаясь, гений зрит в будущее. По крайней мере очень часто. Это - один из нагляднейших примеров его коллективистской функции.

Единственное, что его приближает

Как вдвигаются друг в друга эпохи. У меня с Шопенгауэром было еще много миллионов общих современников, поскольку я родился через двадцать лет после его смерти. Гете состоял с ним в интенсивной переписке по поводу своего учения о цвете. Он многое вытерпел от Фихте. Вагнер посылал ему свое "Кольцо Нибелунгов". Ницше во времена своей юности посвятил ему гимн - "Шопенгауэр как воспитатель". Сам же Шопенгауэр родился еще до Великой Французской революции.