Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха

Поет это всю жизнь на вечеринках и очень удивляется, когда пожилые женщины начинают плакать.

Настырная идея Камаевского на практике не срабатывала. На каждом этапе вместо реальных устройств использовались их имитаторы, призраки реальных приборов. Так, в институте и на опытном заводе в стыковке участвовали имитаторы приборов ракетчиков и корабелов.

Во все реальные устройства постоянно вносятся изменения. А имитаторы остаются старыми. Разработчики системы управления не имеют ни права, ни возможностей влезать в имитаторы смежников. Поэтому на комплексной стыковке в институте только половина приборов соответствует реальным, соответственно, комплексная стыковка выполняется только на пятьдесят процентов. Далее на ракетном заводе реальной становилась вся ракетная аппаратура, но процент повышался только до семидесяти, потому что вместо пусковых и корабельных устройств тоже стоят имитаторы. И только на подводной лодке функционирует полностью весь реальный комплекс, здесь и выявляются последние нестыковки.

Начальник их лаборатории Михеев взахлеб рассказывал анекдот: «Враги украли документацию на наше новейшее оружие и воспроизвели его в аппаратуре. А она не работает. Повозились враги и сдались, добрались до главного конструктора, спрашивают, в чем, мол, дело, у вас работает, у нас нет. «Так вы же не захватили извещения на изменения», — пояснил тот».

Одержимость идеей – технической, научной, экономической и вообще любой – явление интересное, неоднозначное – сложная смесь и бескорыстия и корысти. Грань трудно определить – когда человек на искреннем увлечении идеей создает новые устройства, системы, теории или когда он превращает идею в средство собственного продвижения (карьеры), подавления и уничижения других. Конечно, в Камаевском преобладало бескорыстие, однако нежелание и неумение влезать в существо дела тоже были.

Еще один пример одержимости – Хлыпало, заведующий соседней лабораторией, которая занималась созданием совмещенной головки самонаведения – радиолокационной и тепловой, в отличие от существовавших раздельно чисто радио и чисто тепловой головок. В этом совмещении была изюминка идеи, свой технический конек. Хлыпало – доктор технических наук (защитился в 34 года), молодой, высокий, красивый, интеллигентный – вызывал уважение своей твердой увлеченностью новым словом в науке и технике. Его лаборатории была чисто исследовательской, всегда обеспечена финансированием, свободна от конфликтных контактов с заказчиками и заводами. Сам он – ведущий ученый института, ученый секретарь ученого совета, научное лицо института во внешнем мире. Так его и воспринимал Колесов, если бы не оброненное вскользь замечание серьезного специалиста: «Совмещенная головка просто не нужна, на ракете можно установить две головки, при этом снимаются все те технические трудности совмещения двух разнородных антенн на одной конструкции, с которыми (с трудностями) так героически борется Хлыпало».

К тому времени Колесов уже мог мгновенно оценить простую правду этого специалиста, подтвержденную позднее американской практикой. Но такой подход – две раздельные головки – слишком прост, не годится для притязаний на ведущее место в науке…

По всем данным, Хлыпало должен был стать академиком. Однако он рано скончался, в 50 лет.

Бурные обсуждения организационной структуры – любимое за-нятие научных работников на судьбоносных поворотах. Каждый начальник мечтает построить такую систему управления, которая работала бы сама по себе, без всяких усилий и трудов с его стороны. Поскольку ожидания подобного рода не оправдываются, увлекательный процесс становится бесконечным полем борьбы его участников за собственное положение, за выживание и продвижение.

Главный инженер института «герр профессор» инициировал дискуссию по переводу организационной структуры с предметной на функциональную. Действительно, казалось более разумным использовать специалистов, занятых сходными проблемами на разных темах. Предполагалось объединить однородных специалистов по двум большим темам «Антей» и «Аметист».

Колесов увлекся дискуссией, ознакомился с научной литературой, склонялся к функциональной. Ответ Камаевского немного остудил его. Впоследствии понял, что слишком сложна проблема, слишком много неясного в оценке вариантов, слишком сильны личные интересы. А коль скоро так, то и решает не логика доказательств, а реальная сила власти.

Вечная проблема – неопределенность (энтропия).

Менять структуру пока не стали. Точнее, не успели – власть в стране поменялась.

Советский лозунг гласил: «Наш труд – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Результаты их труда были наглядны.

Когда в Москве они узнали об удачном попадании ракеты в цель, Колесов предложил отметить. Начали в заводской гостинице, продолжили в аэропорту Шереметьево. Оттуда ночью возвращались с песнями пешком по шоссе. Его пометила судьба: автомашина чиркнула по бедру, упал, больница в «Белых столбах», обошлось.

Через неделю, после совместного с заводчанами пикника на Истре у него случился приступ почечных колик – неутихающая многочасовая боль. Неделя в больнице, анализы, катетер в пенис и впервые (в 32 года) — ощущение бренности тела. Внутри него – какие-то неисправности, камни или, как выяснилось, песок. Отчего, почему – оказывается, наука не знает. А тело одно, бежишь с ним по жизни и вдруг – подножка. Два раза после этого он съездил дикарем в Трускавец пить воду. Неизвестно, помогло или само прошло.

Ночной бред сына наука объясняла, но не успокаивала: «Детский лунатизм – такая же возрастная особенность, как негативизм и стремление к независимости. Детский мозг напоминает инерционную машину, продолжающую двигаться под воздействием дневного потока впечатлений, в то время как его сознание отключено. В среднем такие явления могут наблюдаться два раза в неделю… Ни в коем случае нельзя зажигать свет… Вечером ребенок не должен перевозбуждаться и засиживаться у телевизора… Если не проходит к 15 годам, обратиться к психоневрологу».