Акпер Акперов - Незримый поединок [Повесть и рассказы]

Евгений, тесня у окна вагона попутчиков, все пытался не упускать из виду дымящуюся трубку отца и белый платочек в руке Раисы.

Как меняется человек! Как нравственно опустошается он, когда забывает все и всех на свете, даже самого себя…

Таким теперь все в колонии осужденных знали Евгения Мазурова.

В каких только кабинетах он ни побывал, перед кем ни стоял, где только о нем ни шел разговор, — всегда и неизменно такие разговоры завершались безвольной, безнадежной репликой Евгения: «Это судьба, так уж суждено. Не хочу, не буду работать. Поручайте другому». Скажет, пожмет плечами, отвернется и терпеливо ждет, когда его отпустят, позволят вернуться на свою койку.

Сложность положения Мазурова в колонии, его упорное нежелание взяться, как большинство других осужденных, за труд, чтобы сократить этим срок пребывания в заключении, были обусловлены, конечно, не «велениями судьбы», в чем так, старательно Мазуров пытался убедить начальство колонии, и даже не обычным для закоренелых преступников-рецидивистов презрительным отношением к труду. Мазуров уже имел профессию и неплохую, он был высокой квалификации токарем по металлу. Но о возвращении к когда-то любимому делу теперь уже не думал. Не давала уголовная среда, сила инерции и еще — боязнь того, что когда выйдешь из места заключения, никто уже не допустит тебя к станку. В прошлом с Мазуровым это уже было: не успел выйти на свободу как тут же оказывался в окружении друзей и сразу же вовлекался ими то в одно, то в другое уголовное дело, а там — арест, суд, колония. Евгений часто думал, что подмоченная репутация всегда будет в его биографии тем черным пятном, которое ему уже не смыть и которое навсегда пролегло между ним и заводом, станком. «Зачем мне здесь, в колонии работать? — часто размышлял он в одиночестве. — Только чтоб не есть даром хлеб? Зачем мне профессия? Она у меня есть. А куда мне с ней идти? Чтобы отовсюду гнали? „Ты вор, какой ты там токарь. Инструмент, деталь с завода стянуть вот и вся твоя профессия…“» О возвращении домой думать было страшно. «Раиса! Мать! Что я им принесу кроме стыда? Не стану я мешать Раисе жить. Не буду позорить мать… Сам виноват, сам и расплачиваться должен…»

Майора Везирова, опытного воспитателя, слова заключенного Мазурова «Это судьба, так уже суждено» преследовали неотступно. Он часто вспоминал о тех сложных характерах, которые он наблюдал у людей и с которыми ему приходилось сталкиваться за долгие годы работы в исправительно-трудовой колонии. Но чем больше он анализировал все стороны поведения Евгения Мазурова, тем все больше этот осужденный становился для него человеком-загадкой.

Мазурова нельзя было отнести к числу таких заключенных, которые в период ломки характера допускают по безволию те или иные нарушения и даже, по указке других, преступления и не подчиняются общему ритму жизни коллектива. Тем более нельзя было считать его так называемым «крепким орешком», разнузданно дерзким уголовником, не скрывающим своего презрения к труду, всеми средствами поддерживающим свой воровской «авторитет», свое профессионально-спесивое «я» среди других, находящихся в заключении преступников. Если Мазуров принимал участие в азартных играх или же совершал какие-либо другие нарушения, то всегда шел на это по своему личному желанию. К такого рода «самостоятельности» Мазурова майор относился доброжелательно, полагая, что лучше самому, не под диктовку более «сильного» заключенного совершить проступок, чем слепо исполнять чье-либо требование или желание. Подобную «самостоятельность» майор Везиров, имевший большой опыт воспитательской работы, называл «нейтрализацией» или «первоначальной стадией перерождения» сознания правонарушителя.

Итак, возникали вопросы: кто же такой Мазуров? какими целями живет? что заставляет его быть отрешенным от окружающих? к чему может привести подобная его замкнутость?

Майора Везирова, в своей многолетней практике воспитателя не раз пользовавшегося самыми неожиданными, даже парадоксальными приемами воздействия на уголовников, не покидали мысли о будущем Евгения. Размышления над причинами замкнутости внутреннего мира Мазурова порою доводили Везирова чуть ли не до отчаяния. Но при всем этом майор твердо был убежден, что Мазуров не является безнадежным, не поддающимся воздействию скептиком. Майор неустанно искал пути, думал об известных ему формах воздействия на человеческую психологию, доискивался, чем можно затронуть молчаливого, ушедшего в себя правонарушителя.

«Человек рождается в труде. Коллектив в процессе труда — превосходный воспитатель. Значит, сейчас нужно повернуть Мазурова лицом к коллективу», — решил Везиров.

Далеко за полночь. Тишина. Окна — настежь. Из-под синего абажура на середину массивного письменного стола начальника колонии льется мягкий ровный свет.

Но вот слышатся чьи-то твердые шаги. В кабинет входит майор Везиров. Он хочет выпить стакан крепкого чая, а его можно найти в такой поздний час только в кабинете начальника колонии.

Обхватив широкими ладонями горячий, с густой ароматной влагой стакан, майор сразу оживляется. Как это часто бывает в часы ночных дежурств, начальник и его заместитель ведут разговор о методах воспитания заключенных, о том, как лучше повлиять на психологию травмированных преступной жизнью людей. Майор Везиров вспоминает о заключенном Евгении Мазурове. Он излагает начальнику свое мнение о «нейтрализации».

Начальник, сразу же обнаруживая живой интерес к тому, что предлагает заместитель, садится рядом с ним.

— Я считаю, — говорит он, — ваши выводы верными. Видите ли, мы с вами стремимся повести таких, как Мазуров, по правильному руслу жизни, а уголовники-рецидивисты всеми силами стремятся привлечь их на свою сторону, использовать в своих преступных делах, сделать своими «подставниками»… Я продолжу вашу мысль о психологии людей, совершающих преступления. Чтобы стать преступником, не требуется никаких профессиональных знаний, достаточно только освободить себя от человеческой совести. А чтобы стать ценным, знающим человеком, нужно многое — высокий интеллект, специальность, трудовые навыки. Преступники, подобно боязливым пловцам, всегда предпочитают плыть по течению, ибо двигаться против течения гораздо труднее.

Начальник на минуту умолкает и прислушивается к бою больших, стенных часов, которые после второго удара продолжают свое мягкое, усыпляющее тикание. Потом собеседник майора продолжает:

— Стремясь докопаться до истины, до выяснения того, что именно толкает человека к преступлению, мы почти всегда убеждаемся, что в неудавшейся судьбе одного человека, в основном, повинен кто-то другой, — тот, кто завлек и проявил при этом величайший эгоизм — полное пренебрежение судьбой другого. Очевидно, понимание этого и приводит многих правонарушителей к решению порвать с преступной средой, лишить ее права на тебя, как человека, на твою судьбу, на твои физические и интеллектуальные силы. Вот видите, майор Везиров, я тоже пришел к вашей мысли о необходимости «нейтрализации», о своего рода «изъятии» пошатнувшегося, вовлеченного, в преступность человека из среды закоренелых, профессиональных рецидивистов. Итак, я сторонник вашей «теории нейтрализации», — закончил начальник. — Согласен с нею. Голосую двумя руками. Хочу теперь только одного: видеть результат ее применения в нашей воспитательной практике. Действуйте!