Акпер Акперов - Незримый поединок [Повесть и рассказы]

«Я уже искупил вину перед Родиной, — писал Михаил, — я не просто отбыл наказание, позор прошлого смыл собственной кровью, вернулся с фронта без ноги. Я выполнил свой долг перед Родиной и тобой. Как твой брат, взял Валерика из детдома. Он теперь в морском училище. Умоляю тебя, Люда, положи конец бродяжнической жизни и возвращайся к нам. Если ты не послушаешь меня, раз и навсегда, до самой смерти, не вспоминай Валерика…»

— Да что это такое со мной? — прошептала Болдырева.

Мысли у нее путались. Поднявшись на цыпочки, женщина схватилась за холодные решетки и бессильно повисла на них.

В глубине ночи мерцали огоньки. Хриплым басом гудел пароход. Ему отозвался другой — пронзительный, отрывистый свист.

Майор Аббасов продолжал разговаривать по телефону. Кивком головы он ответил на приветствие Болдыревой и предложил сесть. Она села рядом с Гадимовой. Телефонный разговор был закончен, а майор все молчал.

В кабинетах начальников Людмила не любила задерживаться.

— Мне можно идти? — спросила она.

— Нет, — ответил майор. — Вы написали письма брату?

— Какому брату? У меня нет брага, — ответила она, пытаясь уклониться от дальнейшего разговора. Раздумья последних дней совсем ее растревожили.

— Что пишет вам сын? Много ли еще ему служить.

Болдырева вздрогнула. Откуда все это им известно? Ни в одной колонии никто, никогда не знал об этом.

— Вы, наверное, меня с кем-нибудь путаете, — ответила Людмила.

Майор встал, медленно зашагал по кабинету. Остановился перед ней. — Тут уж я ничего не понимаю. Почему вы так упорно отрицаете, что вы — мать? Это единственное, чем вы можете гордиться в жизни. Почему вы не хотите признаться, что у вас есть сын, ради которого вы должны жить, ибо в нем все ваше будущее, вы уже немолодая. Если отрицаете даже то, что вы мать, то едва ли вам можно верить в чем-либо, — закончил майор и спокойно сел за стол.

Людмила не выдержала, вскочила со стула, вцепилась обеими руками в воротник старого сатинового платья и одним рывком разорвала его на себе.

— Ведите на вышку! [9] Вести на вышку, то есть вести на расстрел (блатной жаргон). — закричала она истошным голосом. — Мне не нужны ваши нотации, мне все это надоело. В тюрьму так в тюрьму. Отправляйте!

Она еще долго кричала в кабинете начальника, но тот как будто даже не замечал ее.

Последние дни в колонии подорвали, потрясли Болдыреву. Ее мучила бессонница. После истерики она вдруг как-то обмякла. Безвольно прислонилась к стене. Кричать не хватало больше сил.

— Сядьте и успокойтесь, — сказал, наконец, майор все так же твердо, но дружелюбно. — Мы друг-друга, кажется, понимаем. Вы совершили кражу в швейном цехе и оскорбили бригадира, думая, что за это вас отправят отсюда. Но вы ошибаетесь. Никуда мы вас отсюда не отправим. Останетесь у нас. А ее невыход на работу, — продолжал он, уже обращаясь к Гадимовой, — нужно просто обсудить на совете коллектива и все.

Людмила впервые почувствовала, что потерпела поражение. Соединяя рукой концы порванного чуть ли не до подола платья, она еще раз посмотрела на начальника и вышла, бесшумно притворив за собой дверь.

Отгоняя цветным платочком вьющийся в золотистой полосе солнца табачный дым, Гадимова настаивала на своем, а ее собеседник, начальник производства капитан Мурадов, нервно покуривая папироску, не соглашался:

— Не знаю, почему вы хотите погубить передовую бригаду? Болдырева работать не хочет, вы это сами хорошо знаете. А она сидит на последней операции и всегда будет срывать выход продукции с агрегата. Что ж другие все время будут работать за нее? Вы знаете, что такое план?..

— Видимо, мы с вами не договоримся, — ответила с сожалением Гадимова. — Болдырева зачислена во вторую бригаду, где же ей, если не здесь, учиться? У нас не обычный план, разве вы этого не понимаете?

— Здравствуйте, товарищи, я вам не помешал? — в кабинет вошел майор Аббасов.

— Нет, нет, даже пришли вовремя. — Мурадов предложил ему свое место.

— Я у окна сяду, что-то голова болит, продолжайте разговор.

— В наших условиях, — говорила Гадимова, — выполнение плана можно считать успешным, если такие, как Болдырева, будут сломлены, поймут что к чему и начнут работать. В противном случае грош цена тем процентам, которые определяют размеры плана и перевыполнения которых вы добиваетесь.

— Наверно, капитан Мурадов просит вас убрать Болдыреву из второй бригады? — вмешался в разговор Гадир Керимович.

— Да, это мое мнение, — ответил капитан, выбивая ладонью сигарету из мундштука.

— Севиль Ибрагимовна, а вы расскажите Мурадову, как вела себя Болдырева на заседании совета коллектива.

— Он, наверное, в курсе дела.

— Откуда же ему знать об этом, ведь некогда, план!

— А что? Болдырева дала слово, что будет работать? — иронически откликнулся Мурадов, прикуривая сигарету.

— Нет, другое, может быть более важное. Она призналась перед всеми что кражу совершила с единственной целью — добиться отправления ее в другую колонию. А главное, я еще не успела доложить вам, товарищ начальник, — обратилась Гадимова к майору, — вчера Болдырева была у меня и буквально умоляла прочесть ей письмо от брата. Я ответила, что письмо адресовано мне, но обещала показать его в другой раз, вместе с карточкой сына, которую должны прислать. Вы посмотрели бы на нее в эту минуту, товарищ начальник. Болдырева едва не разрыдалась.

«Значит заговорила совесть? Проснулось материнское чувство? Неужели это победа?..» Майор Аббасов внимательно посмотрел на Севиль Ибрагимовну, на ее смолисто-черные стрелки бровей, из-под которых лучился свет карих, в золотинках глаз, на широкий, чуть выпуклый лоб. «Сто очков даст вперед этому Мурадову» — с удовольствием подумал в эту минуту майор.

— По-моему все ясно, — сказал Аббасов.

— Нет, начальник, — упрямо возразил Мурадов, — из Болдыревой человека не будет.

— Быть неуверенным — значит наполовину потерпеть поражение.

Мурадов пожал плечами, а потом нехотя кивнул головой.

— Позвольте, — продолжал Аббасов, — задать вам один вопрос: что вы находите общего между работой лечащего врача и нашей?

— Ну, знаете ли, с меня достаточно и одного диплома, того, который имею. Врачом не собираюсь быть, — ответил капитан, сдвинув густые брови и не скрывая обиды. — А вообще-то между двумя называемыми вами профессиями нет ничего общего.

— Вы неправы. Наше хозяйство — тоже больница, и даже стационарная, к нам поступают пациенты с уже установленным диагнозом — преступник. Но это диагноз общий, формальный, хотя и позволяет судить о многом. Преступники бывают разные. Следовательно, одним диагнозом, одним рецептом здесь не обойдешься. Так вот, мы можем приступить к лечению наших «больных» только после того, как получим ответы на вопросы по известной формуле: что, кто, где, когда, зачем, как, чем.