Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

- Пароход гудит на Оке, - пояснил тесть, заметив его вопросительный взгляд, - просит развести мост... Замечательная река, быстрая, норовистая, с крутыми берегами. И рыбка в ней водится, как-нибудь сходим с тобой... А то лучше сходите с Надюшей, не пожалеешь, залюбуешься.

- А мы еще в первый приезд ходили к Оке. Шли по этому же лугу, утро было такое же погожее. От восторга я даже написал тогда стихи.

- Стихи? - изумленно повторил тесть. - Ты разве пишешь стихи? - В его тоне отчетливо прослушивалось: «Этого еще не хватало!»

Ефим уловил неудовольствие в голосе тестя.

- Вы не любите поэзию?

- Нет, отчего же... Пушкин, Лермонтов, Некрасов... отчего же их не любить?.. И давно ты сочиняешь?

- С детства почти.

Павел Михайлович недоверчиво, по своей манере искоса из-под белесых бровей глянул на зятя, покачал головой.

- Гм... Чудеса! Что же нам Надюша ничего об этом не говорила? Не писала... А ты стихи свои когда-нибудь печатал?

- Случалось, правда, нечасто... Хотите, я прочту вам стихотворение, которое написал тогда, после прогулки к Оке?

- Ну, прочти... Любопытно.

- Стихотворение называется «Здравствуй, утро луговое!» Слушайте.

Солнце всходит над Окою Быстротечною рекой.

Хорошо идти с тобою По тропинке луговой С непокрытой головой.

А по берегу крутому Бьет упругая волна.

По простору луговому Дует ветерком весна,

Дует ветерком весна,

Треплет волосы она.

В небо ясноголубое Утки ринулись в полет.

Здравствуй, утро луговое!

День чудесный настает,

День чудесный настает,

Сердце о любви поет.

- Все? - спросил тесть, когда Ефим замолчал.

- Все.

- Я, - не сразу сказал тесть, - плохой знаток стихов. Но если сравнить твое стихотворение с пушкинским, лермонтовским, сравнение, по-моему, будет не в твою пользу. Других твоих сочинений не знаю. Может, из тебя и выйдет настоящий поэт... Впрочем, - скупо улыбнулся Павел Михайлович, - тебе за тридцать, наверно, не метишь в большие поэты?.. Поздновато. И слава Богу.

Ефим хотел было поспорить с тестем, но в этот момент они вышли на берег озера, широкого, обрамленного развесистыми кустами. Разговор у озера о поэзии стал сам по себе лишним: оно само казалось воплощением подлинной поэзии.

Тесть нарвал небольшую охапку травы, не мешкая долго, размотал удочку, наживил на крючок червяка и забросил подальше, на глубину.

А Ефим не мог оторвать взора от представшей перед ним чарующей картины, созданной единственно неповторимым живописцем — самим Господом Богом.

- Есть! Вот она! - услышал он восклицание Павла Михайловича.

Оторвав зачарованный взор от былинного пейзажа, Ефим увидел бьющегося на натянутой леске зеленоватого окунька. Ему стало жаль маленькое существо, извлеченное из родной стихии.

- Отпустите его, - сказал он, - пусть себе плавает. - И для убедительности добавил: - Да и какой с него навар!

Тесть несколько удивленно посмотрел на чудаковатого зятя, снял с крючка рыбешку, с размаху бросил в озеро.

- Доволен?.. Тогда разматывай свою удочку. Может, тебе судачок килограмма на два попадет, - сказал с насмешкой, — уж такого ты обратно в воду, наверно, не бросишь.

- Такого не брошу.

Дня за три до возвращения в Москву Ефим сочинил сказочку в стихах. Вышло это случайно. Недавно у Натальи Сергеевны, заядлой кошатницы, пропал ее любимец - кот, по кличке Рулька. Она горевала, Надя - тоже кошачья поклонница - с нею вместе. И вот, несколько дней назад, кто-то подкинул на террасу их крайнего к сосновой рощице дома крошечного, полосатого, конечно же беспородного, жалкого котенка. По окраске он походил на Рульку и этим сразу же покорил сердце Натальи Сергеевны. Понравился он и Ефиму, тоже питавшему нежность к сим четверолапым. Шли дни, котенок жил безымянным. Однажды Ефим, без всяких серьезных намерений, просто так, написал несколько строк:

Котик наш усатый,

Серый, полосатый,

Голова, как у тигренка,

Лапы, как у медвежонка.

Стали думать и гадать,

Как котенка нам назвать?

И сказал нам папа:

- Раз он косолапый,

Серенький, мохнатый,

Шустрый и пузатый,

Пусть такой котишка Назовется - Мишка.

Забавное начало. А часа через три сказочка про котишку Мишку вчерне была закончена. Вечером, за семейным чаепитием, Ефим прочел ее вслух. Реакция была такова.

Теща умилилась:

- Очень славная сказка. Молодчина, Фима. И котенку имя хорошее придумал.

Надя немножко удивилась творению мужа в новом для него жанре.

- Недурственно... Требуется подредактировать, как считаешь?

Тесть помешивал ложечкой в стакане, смотрел в раскрытое перед ним окно на зеленый дворик, всем видом показывая безразличие к происходящему за столом. Ефима это задело. «А-а! - успокоил он себя. - Павел Михайлович изрядно глуховат, может быть и не расслышал, ему простительно».

- Сказка хорошая, - вдруг авторитетно заявил тесть, по обыкновению не прямо глянув на Ефима. - Да что толку? Все равно ее не издадут. Маршаков, Чуковских хватает. Зачем еще нужен Сегал? Прав я или не прав?

- Наверно, правы, - ответил Ефим, - меня это не беспокоит. Я написал сказку не для печати, а так, как литературную забаву.

...Отпуск подошел к концу. На прощание Воронцовы сделали дочери и зятю поистине царский подарок. Павел Михайлович протянул Наде ценную вещь, существование которой в нищей семье немыслимо было и предполагать - золотые карманные часы знаменитой фирмы «Павел Буре». Надя бережно положила подарок на дно своей дамской сумочки.

Столица встретила их сплошной облачностью, не по времени - всего-то начало сентября - холодным, беспрерывно моросящим дождем. После ясных солнечных дней среди красот подмосковной природы, барачный край под серым небом показался им удручающе мрачным.

Надя сразу же принялась за уборку комнаты: за долгие дни их отсутствия на всем лежал слой пыли, оконные стекла — в грязных подтеках. Ефим принес два ведра воды из водоразборной колонки, сходил за хлебом в ближайшую булочную.

- Сахар не купил, Надюша, - извиняющимся тоном сказал он, - денег осталось только...

Надя устало присела на стул посреди преображенной ее руками комнаты. Сквозь промытые стекла окна заструились лучи вырвавшегося, наконец, из облачного плена солнца.

- Ой, солнышко, - обрадовалась она. - Ладно, не горюй. Мама предусмотрительно налила нам с собой две бутылки козьего молока, молодую картошку мы тоже прихватили. Наварим картошки, запьем молочком со свежим московским хлебушком и - на боковую!.. Я что-то так утомилась. С дороги, что ли, или навозилась с уборкой? Выспимся, отдохнем хорошенько, как говорится, утро вечера мудренее.

И наступило оно, то самое утро. Мудри, не мудри, а денег взять негде.

- Может быть, сдадим желудки в ломбард, - с иронией предложила Надя, - а после получки выкупим.