Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

В прихожей он протянул ей портфель.

- Возьмите, пожалуйста, я тут принес немного... пригодится к столу.

- Это еще что за новости?! - рассердилась Тина. - У нас всего приготовлено - хоть отбавляй!.. У папочки на работе... - Она вдруг замолчала, прикусив нижнюю губку. - В общем, будете уходить - захватите все это домой. Слышите? Ишь какой! И смотрите у меня! — с этими словами она упорхнула к гостям.

Старинные, с мелодичным медлительным боем часы в столовой пробили одиннадцать.

— Друзья, прошу всех к столу, - пригласила Алевтинина мама, — проводим Старый год.

Раздвижной дубовый стол, накрытый парадной скатертью, манил к себе аппетитными закусками, винами, водками. Хрустальные фужеры и рюмки отсвечивали, переливались радужными огоньками, фарфоровые тарелки, серебряные столовые приборы - богатый стол. Такой и в мирное время сделал бы честь гостеприимным хозяевам. А сейчас война...

Во главе стола, на мягком, с высокой резной спинкой стуле восседал Тинин отец. По правую руку от него - символично подчеркнув это право - сел Константин Иванович. С ним рядом - Тиночка, Ефима она усадила возле себя. Константин Иванович и Федор Владимирович, взявшие на себя роль виночерпиев, наполнили рюмки и бокалы.

- Выпьем, друзья, за Старый год, приблизивший нас к Победе, - провозгласил тост Федор Владимирович. Зазвенел хрусталь, выпили все до дна.

- Закусывайте, гости дорогие, чем бог послал, - пригласила Тинина мама.

Константин Иванович наклонил кудрявую голову к Алевтине, посмотрел на нее преданным собачьим взглядом, ласково спросил:

- Тинуля, что тебе положить на тарелочку?

- Всего понемножку, Костенька... А вы почему не закусываете, Фима? — строго спросила она. Проворно орудуя серебряной, с витой ручкой лопаткой, она наполнила тарелку Ефима горкой вкусных закусок. Выпили еще по одной, без тоста. За столом стало шумно, смеялись, переговаривались, шутили. Ефим слегка захмелел, а Тиночка на все лады расхваливала его своему другу:

- Знаешь, Костя, это настоящий герой, фронтовик. А какие чудеса он творил в литейном цехе на посту мастера, а в нашей редакции что творит, что творит!..

Константин Иванович с еле скрываемым недоверием смотрел на щуплого, смугло-бледного Сегала, одобрительно покачивал крупной кудрявой головой, вежливо приговаривал:

- Замечательно, удивительно, весьма! - Чувствовалось, что за натянутой учтивой улыбкой скрыто равнодушие, больше того, Ефим заметил: Константину Ивановичу наскучили Тиночкины реверансы в сторону него, мужчины-паренька.

«Что за отношения, - думал между тем Ефим, - у этого научного субъекта и Алевтины? А тебе, собственно говоря, какое дело?» - спросил он себя. И внутри него будто зазвучал потаенный голос: «Тебе далеко не безразлично, просто друзья эти два человека или нет...»

Не слушая лепета Тины, он смотрел, как шевелятся ее слегка подкрашенные губы, как поблескивают васильковые глазки, как в розовых мочках сверкают бриллиантовые сережки. Он любовался Тиной. В эти минуты она казалась ему если уж не очень красивой, то, по крайней мере, необыкновенно привлекательной. Но он хотел гармонии, - пытливо глянул в Тиночкины глазки, желая проникнуть в душу, и увидел лишь перемежающиеся огоньки, вроде отблесков на стекляшках. Ему стало не по себе... Неужели она вся напоказ? А что в подтексте? И есть ли он вообще у нее, подтекст?..

- Друзья, без пяти двенадцать, - раздался глуховатый голос Гапченко. - Новый год на пороге.

Снова наполнили бокалы, включили радио, ждали боя кремлевских курантов. Ждали стоя, напряженно, молча. И вдруг зазвучали переливы башенных колоколов, главные часы государства торжественно пробили двенадцать раз. «С Новым годом, товарищи!» - поздравил диктор центрального радио.

- Ура! - дружно откликнулось застолье.

После обильного ужина Алевтина, сияющая, возбужденная, пригласила всех в гостиную. Она шла впереди, ведя под руки Константина Ивановича и Ефима. Вместительная гостиная казалась тесной от кресел, пуфиков, диванчиков, ковриков, вышитых подушечек... Одно пианино торчало черным пятном и выглядело здесь ненужным, лишним...

- Будем танцевать под патефон, - объявила Тина.

- Тиночка, - сказал баском ее отец, — может, ты лучше поиграешь на пианино, а гости потанцуют?

- Нет, папочка, на пианино поиграю потом... Я сама хочу танцевать. Первый вальс с Костей. — Она повернулась к нему, положила руку ему на плечо. - С вами, Ефим, второй, не возражаете?

Он засмеялся:

- Я танцую как медведь

- Правда? - не поверила Тина. - Какой же вы современный молодой человек?

- Какой есть, не взыщите...

Кружились в вальсе все, исключая Ефима и стариков, увлеченно, самозабвенно, как в доброе мирное время. О войне напоминали лишь слова популярного офицерского вальса, который с плывущей хрипотцой вылетал из мембраны патефона: «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука...»

Слегка прижавшись к грузноватому Константину Ивановичу, откинув головку, Тиночка вальсировала легко, упоенно. Ее кавалер смотрел ей в глаза с беспредельным обожанием.

Ефим неотрывно наблюдал за этой парой, и у него не оставалось уже сомнения в том, что Константин Иванович влюблен в Алевтину, глубоко, как только умеет. А она? Неужели и она?.. Ефим почувствовал, как внутри него щемит что-то мерзкое, непонятное. Он гнал от себя это чувство, считая его в данном случае абсурдом: он влюблен в Тиночку? «Да нет же! - отвечал сам себе. - Нет, нет!» Нет?

- Теперь потанцуем с вами, - Тина потянула его за руку, - не упирайтесь.

Прикосновение теплой Тининой руки было подобно ожогу.

- Я не умею танцевать, - возражал он, - отдавлю вам ножки, вот и все.

- Не смейте противиться, - приказала Тина. И он не посмел.

Патефон играл меланхолическое танго.

- Хотите, Ефим, я буду за кавалера, а вы - дамой? Я поведу, а вы - переставляйте ноги под ритм... Ладно?

- Что же, давайте попробуем.

Пьянящие звуки танго, выпитое вино сильно взбудоражили Ефима, возбуждение усилилось от прикосновения к нему Алевтины. Он плохо владел собой, с трудом удерживался от желания привлечь к себе эту приятную женщину, целовать ее до самозабвения... В нем внезапно, необоримо заговорил мужчина, молодой мужчина, который уже и забыл, когда был близок с женщиной...

Особым женским чутьем Тиночка догадалась, что творится сейчас с ее партнером. Она осторожно отстранилась от него.

Ефим страшно смутился. Он даже почти отрезвел.

- Извините, мне лучше уйти... мне немного не по себе... я устал... - несвязно произносил он какие-то слова.

Тина, которую в первый момент покоробило случившееся, пожалела его.

- Вы, может быть, приляжете отдохнуть? - сказала она. - Дом большой, я провожу вас в дальнюю комнату.