Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

И Сегал мало верил в успех. Но помочь Панфиловой нужно было срочно! Ее ребята в таких условиях долго не протянут. А придет зима? Страшно подумать! Он немедленно пошел к Пенькову.

- Товарищ Сегал? Из редакции? - с притворным радушием встретил тот Ефима.

- Вам знакома Елизавета Панфилова? - с ходу спросил Ефим.

- Как не знать! Мы из одной деревни!.. Небось наплела неизвестно что, нажаловалась на меня? Ишь ты, ловкая, до редакции добралась! Ну и Лизка!.. А где я, скажите пожалуйста, возьму ей хорошую комнату? Где? Вашему редактору и то еле отыскал комнату в кирпичном доме, и то восемнадцать метров на пятерых. Редактору! Сравнили!

- Скажите, товарищ Пеньков, сколько лет Панфилова хлопочет о переселении? - спросил Ефим.

- Ну... года три.

- Сколько семей за это время было переселено из бараков, из общежитий? Состав переселенных семей? Возраст детей? И семьи ли это фронтовиков? В общем, прошу вас от имени редакции подготовить такую справку.

Скуластое, смуглое, с проступающей чернотой лицо Пенькова чуть дрогнуло.

- При чем тут такие сведения? Да и как такую работу провернуть? Надо копаться в десятках книг. У меня времени нет, и свободных работников нет... И без товарища Козыря, — заключил важно, — не имею права.

Козырь не отказал в немедленной аудиенции.

— Милости просим, товарищ Сегал, — со сладенькой улыбкой встретил он Ефима. - Все знаю! Мне только что звонил Пеньков. Садитесь, пожалуйста! — он приглашающе указал на широкое мягкое кресло.

Ефим сел.

— И все-таки я требую, — сказал он, — список семей, переселенных за последние два-три года на освободившуюся заводскую жилплощадь в благоустроенных домах.

- Знаю, знаю, - мягко перебил Козырь, - к вам обратилась с жалобой Елизавета Панфилова. Муж ее, бывший работник нашего завода, героически погиб на поле боя, защищая честь и независимость нашей любимой Родины.

Ефима передернуло: высокие слова из уст Козыря звучали как надругательство.

- Панфилова была у меня месяц назад на приеме. Я ей тогда ничего не пообещал. Но взял на заметочку... Вот теперь,у меня для нее есть на примете кое-что существенное. Мы ее скоро переселим. Так что считайте вопрос улаженным, дорогой товарищ корреспондент, то ись, закрытым.

Отказываясь поверить в неожиданную удачу, Ефим испытующе посмотрел на Козыря.

- Это правда?

— Могу повторить, — Козырь приложил к груди пухлую ручку.

- Незачем, - Ефим положил перед ним письмо Панфиловой в редакцию. - Лучше прочтите сами и, пожалуйста, дайте официальный ответ.

Козырь растерялся. Всего лишь на мгновение. Быстро овладел собой, вежливо предложил:

— Оставьте письмо, я его прочту и на днях отвечу.

— Почему же на днях? — не согласился Ефим. — Письмо короткое, прочтете его минуты за две. Две минуты, всего-то! Ответ ваш на него еще короче, он у вас, вы сказали, подготовлен. Ведь составлять списки переселенных за три

года куда дольше и хлопотнее.

Козыря словно кипятком ошпарили, но он взял себя в руки.

- Будь по-вашему.

Через несколько минут секретарша принесла напечатанный на бланке ответ. Козырь неразборчиво подписал.

- Вот, пожалуйста, получите! - Сквозь тоненькую пленочку учтивости в его глазах проступала ненависть.

С трудом веря в удачу, Ефим схватил бумагу, быстро вышел из козыревского кабинета.

- Вот, - он положил ответ Козыря на стол Гапченко.

Федор Владимирович прочел, с изумлением поднял глаза на Ефима.

- Что за чудеса?! Скажи на милость! Просто не верится! Как тебе удалось выколотить из Козыря такое? Что - финский нож ему к горлу приставил?

- Хуже финки, хуже! - Ефим в нескольких словах рассказал о своем тактическом приеме.

Гапченко слушал внимательно, не перебивая, напряженно. Машинально полировал ногти. Попробуй, угадай, доволен он или не доволен победой Ефима? А Ефим ликовал! Он сделал для семьи погибшего воина доброе дело и сам, как говорится, не остался внакладе, если вообще при сотворении добра о каком-то накладе уместно упоминать.

Через несколько дней счастливая Елизавета Панфилова переехала со своими сынишками в двадцатитрехметровую комнату в капитальном кирпичном доме со всеми удобствами. Надо ли говорить, что она денно и нощно молила Бога за своего благодетеля, рассказывала о нем всем и каждому... И в редакцию прислала большое благодарственное письмо.

Первые дни сентября выдались теплыми, тихими - начало бабьего лета. В предвечернюю пору одного из таких дней Ефим направлялся в полюбившийся ему парк на свидание с Розой. Он пришел в условленное место встречи почти за полчаса до назначенного времени, сел на скамейку и решил пока спокойно кое-что обдумать. После недавнего благополучного новоселья Панфиловых он не может найти ответ на вопрос: почему Козырь так быстро уступил натиску корреспондента? Страх разоблачения? Вряд ли. Мотька прячется за Козырем, Козырь за Мошкаровым, у генерала Мошкарова есть «наверху» Дьяков... Существование невидимой негласной цепочки, обеспечивающей силу и неуязвимость каждого ее звена, Ефим, кажется, уразумел... На редакцию Козырь плюет: чего стоят хотя бы восемнадцать метров на пятерых, преподнесенные Гапченко! Интуиция подсказала Ефиму: Савва Козырь много хитрее и подлее, чем видится, что, ретируясь перед ним, он что-то берет в расчет. Что именно? Непонятно. С Пеньковым дело проще. Цыкнул хозяин: «Марш, Мотька, под лавку!» - и Мотька, поджав хвост, повизгивая, ползком, ползком, да в самый угол...

Занятый своими мыслями, Ефим не заметил, как подошла Роза.

- О чем вы так размечтались, если не секрет? - спросила она негромко.

Ефим вздрогнул, смешался, вскочил со скамьи.

- Действительно, размечтался. Житейские вопросы решал... Простите!

- Так и быть, на первый раз, - ответила она с шутливой строгостью.

Они шли рядом по чуть освещенной аллее, рука в руке. Ефим поглядывал на свою спутницу, любовался ее нежным профилем, чуть вздрагивающими темными ресницами, слегка смущенной улыбкой, пышными вьющимися волосами, старательно уложенными - возможно, для него! Ефим с волнением ощущал трепетное тепло ее пальцев в своей руке. Его волнение передалось и Розе. Будто сговорившись, они остановились, Ефим привлек девушку к себе. Она не противилась, прижалась к нему, откинула голову. Он жарко поцеловал ее, губы девушки, мягкие, прохладные, слегка пошевелились в ответ... Он еще и еще целовал ее, уже не помня себя.

- Довольно, Фима, довольно! - Роза опомнилась первой. - Оставьте немножко на следующий раз! - Она, смеясь, загородила лицо руками, вырвалась из крепких объятий.

А потом они бродили по аллеям, дурачились и смеялись, радовались неосознанной радостью, жалели, что так быстро промелькнул прекрасный вечер...

По прямой широкой аллее с высокими липами и кленами по сторонам, не торопясь, направились к дому Розы. Внезапно, как нередко бывает в сентябре, налетел порывистый ветер, сорвал с деревьев уже желтеющие листья. Один опавший листок завершил свой первый и последний полет на кудрявой головке Розы. Глядя, как лист тесно прижался к ее волосам, Ефим вспомнил свое стихотворение «Сентябрь». Он уже собрался прочесть первые строки: