Неизвестен Автор - Три монаха

Я пустился в путь, и старик вызвался меня проводить. По дороге мы с ним беседовали, как добрые друзья, и всякий раз старик принимался плакать. Глядя на него, и я с трудом сдерживал слезы. Наконец я сказал:

"Теперь вам пора возвращаться", - и он в конце концов побрел прочь.

Вскоре я увидел ту самую сосну, о которой говорил старик. Переборов себя, я прошел было мимо, однако тут же спохватился: "Нынче ровно три дня, как скончалась моя жена, которуя я покинул, возжаждав лучшей доли. Жестоко было бы пройти мимо, не поклонившись ее праху. Если бы я ни о чем не знал, еще куда ни шло, но оказаться здесь и не прочитать по ней заупокойную молитву - для меня, монаха, непростительный грех. Это противоречило бы

завещанной нам Буддой благости, да и покойная затаила бы на меня обиду. Нет, - решил я, - мне нужно вернуться".

Подошел я к той сосне, гляжу - под ней сидят мальчик и девочка. "Вот они, мои чада родные", - подумал я, а сам спрашиваю:

"Что вы здесь делаете?"

Вместо ответа они воскликнули:

"О радость! Нынче ровно три дня, как скончалась наша матушка. Мы пришли собрать ее прах, и как раз в это время сюда пожаловал святой отец. Вот уж поистине радость! Извините за дерзкую просьбу, но не могли бы вы прочитать заупокойную молитву? Сделайте такую милость".

Так упрашивали они меня, и от этого душа моя пришла в еще большее смятение. Едва совладав с собой, я посмотрел на своих детей. Дочке, должно быть, шел уже девятый год, а сыну - шестой. Глядя на их утонченные личики, сразу можно было сказать, что они не низкого звания. О, как велико было искушение прижать их к груди и прошептать: "Это я, ваш отец". Но и на сей раз я остановил себя: нет, если я дам волю слабости, все долгие годы отшельничества пойдут прахом, и никогда уже не удастся мне ступить на стезю Будды. Вообразите, чего стоило мне сдерживать себя.

Между тем дети раскрыли изукрашенный ларец и - кто только их этому обучил? - принялись деревянными дощечками сгребать пепел. Глядя на них, я не мог вымолвить ни слова, лишь молча утирал слезы.

Спустя некоторое время я спросил:

"Неужели больше некому позаботиться о прахе вашей матушки? Ведь вы еще так малы".

"Батюшка наш постригся в монахи, - отвечали они, - и где он теперь неизвестно. О нас заботится дедушка, старый слуга, но сегодня мы не взяли его с собой".

Больше они не в силах были ничего сказать и заплакали навзрыд.

Я принялся было читать молитву, но слова не шли у меня с языка. "Зачем только я надумал побывать в родных местах!" - корил я себя в душе. Кое-как совладав с собой, я все-таки прочел заупокойную молитву. Тут внезапно заморосил дождь, и капли посыпались с веток, точно слезы. Глядя на них, девочка молвила:

"Матушка наша была родом из столицы. От нее узнала я, что поэзия укрощает свирепых демонов, смягчает сердца жестоких людей, побуждает Будду внимать обращенным к нему молитвам. Величайший стыд для женщины, если она не умеет слагать стихи, считала матушка, поэтому я с семи лет научилась соединять слова в стихотворные строчки. Вот и теперь мне пришло на ум стихотворение:

Даже деревья и травы Об участи нашей скорбят. Капли повисли на листьях, Готовы пролиться, Как слезы.

Стоило мне услышать это стихотворение - и последняя решимость покинула меня, исчезла, словно иней, словно роса. Я был не в силах больше таиться от них. С губ моих так и рвались слова: "Это я, Рокуродзаэмон, ваш отец!" Но нет, обуздал я себя и на сей раз, негоже давать волю чувствам. После стольких лет отречения от мирской суеты могу ли я взвалить на себя бремя привязанности к собственным чадам ? Нет, подобные мысли может питать лишь слабовольный человек, устыдился я в душе своей и сказал:

"Превосходное стихотворение! Такое способно повергнуть в печаль даже богов и будд. А как, должно быть, радуются вашему искусству покойные родители! Даже я, простой монах, не сведущий в изящных искусствах и тонких переживаниях, бессилен сдержать слезы, слушая ваше стихотворение. Ни один человек, если у него есть сердце, не может остаться безучастным к вашей скорби. Видно, неспроста оказался я в этих краях и стал свидетелем вашего горя. Наша встреча была предопределена еще в прежнем рождении. Трудно мне покинуть вас, но ничего не поделаешь - пора в путь".

С этими словами стал я прощаться, а девочка молвила в ответ:

"Да, вы правы. Если двое людей остановятся в тени одного дерева или зачерпнут воды из одного потока, значит, это предопределено еще в прошлом существовании. Быть может, когда-нибудь нам доведется повстречаться вновь. Жаль, что вы нас покидаете. Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы прочли заупокойную молитву по нашей матушке".

Девочка закрыла лицо рукавом своего платья и заплакала в голос. Братик ее, хоть и не успел еще войти в разум, вцепился в сестру и тоже залился горькими слезами.

И снова свет померк в моих очах, душу охватила ни с чем не сравнимая мука. Легче было бы вспороть себе живот, чем глядеть на их слезы. Я зашагал прочь по дороге, а они стояли и долго еще смотрели мне вслед. Обернувшись, я увидел, что они собрали в ларец пепел, оставшийся от их матушки, но после этого пошли не к дому, а совсем в другую сторону. "Отчего бы это?" - подумал я и в тревоге заспешил назад.

"Куда вы идете?" - спросил я, нагнав их.

"В храм Хониндзи. Туда пожаловал из столицы высокочтимый священник, чтобы семь дней кряду читать проповеди. Сегодня уже пятый день. Все здешние жители отправились в этот храм. Вот и мы решили послушать проповедь и предать земле прах нашей матушки".

"Подумать только, дети, а способны на такую заботу! - воскликнул я. - Вот уж утешите вы душу усопшей матушки. А далеко ли до храма Хониндзи?"

"Не знаем. Мы идем, куда люди идут".

"Отчего же вы не взяли с собой провожатого? Пускаться в такой путь одним, без взрослого, опасно. Подождали бы лучше до завтра и пошли вместе с дедушкой".

"Мы просили его, - отвечала сестра, - но дедушка только рассердился: не детское это, мол, дело. Из-за него мы и не смогли побывать в храме раньше".

"Вот оно что! В таком случае я пойду вместе с вами, поклонюсь священнику, попрошу наставить меня на путь истины".

И я пошел вместе с ними.

По пути девочка сказала:

"Должно быть, батюшка наш, если жив, одного возраста с вами. За какие только грехи судьба отняла у нас отца, а теперь еще и матушку? Будь мы в ту пору хоть немного постарше, облик отца запечатлелся бы у нас в душе и теперь скрашивал бы наше одиночество. До чего же жестоко поступил наш отец..."

С этими словами из глаз у нее полились слезы, а мальчик стал ее утешать:

"Отец наш скончался. Матушка всегда так говорила. Не надо плакать, сестрица".

Так в простодушии своем сказал мальчик, а у меня от этих слов, казалось, рассудок помутился, и я уже ничего не видел вокруг...