Ирина Вильде - Совершеннолетние дети

Дарка слушает эту болтовню с некоторым удивлением: зачем нужна еще пуля, если враг уже смертельно ранен и упал?

Мигалаке ходит по классу в новых лакированных туфлях, и нет силы, способной заткнуть ему рот.

— Здесь у нас есть простые, очень простые способы воздействия на учениц, которые не хотят учиться по каким-нибудь предметам. Здесь не дом, нет мамы и папы, чтобы заставлять учиться. Домнишора Попович скоро убедится в этом. Да… да…

То ли для острастки другим, то ли в качестве последней пули в покойника Мигалаке вынул записную книжку, что-то отметил в ней и медленно-медленно спрятал ее в карман.

Урок тянулся невыносимо долго. Учитель несколько раз вызывал Орыську. Она отвечала в самом деле лучше других, но было заметно, что большого удовольствия это ей не доставляло. Точно по звонку Мигалаке выскользнул из класса.

Класс еще миг сохраняет спокойствие, как ездок перед тем, как пуститься вскачь. Затем поднимается такой шум, такой вихрь криков, что Дарка не может различить кому какой голос принадлежит. Но все «подлизы», «паршивые овцы», «бойкоты» покрывает один высокий голосок:

— Тьфу! Тьфу! Тьфу!

Это Ольга Косован открещивается от Орыськи тем же способом, каким ее мать или бабка открещивалась от нечистой силы.

Но тут Малинская так сжала руку Ольги, что та вскрикнула.

— Ты, мужичка! На кого плюешь? На дочку священника? На дочку священника? — кричала поповна.

И Малинская (она так близорука, что при чтении подносит книжку к самому носу) нагнулась к Орыське и своим платком стала вытирать ей глаза, хотя они были сухие.

И Дарка понимает: то, что объединяет дочек влиятельных родителей, сильнее того, что может их разъединить.

Орыська сидит на своем месте пунцовая и совсем не защищается… Глаза ее цвета старой бронзы смотрят, как глаза человека, страдающего не по своей вине. Она в экстазе глядит прямо перед собой, и взгляд у нее такой неземной, словно удары сыплются на нее только потому, что подруги не видят ее глаз, а видят одни сгорбленные плечи.

По классу прокатывается гром, когда маленькая Кентнер становится перед Орыськой и с презрением плюет в ее сторону. Правда, не на Орыську, но перед самым ее носом. И тут наконец Орыська разражается плачем:

— Что вам нужно от меня? Чего вы пристали ко мне?

Тогда Ореховская хлопает в ладоши:

— Девочки! Поступок Кентнер недостоин гимназистки! Но Оле не перед кем извиняться, и я предлагаю в наказание за недостойное поведение три дня не разговаривать с Кентнер. Кто за?

Большинство было на стороне Ореховской. Это выглядело так, словно Ореховская провела границу между «своими» и «новыми». «Свою» можно наказать, но «своей» можно и простить. На пришлую можно плевать, и даже «не у кого» будет просить прощения.

Орыська уже не плакала. Она оперлась локтями на парту и всхлипывала. Глаза ее снова блуждали где-то за стенами класса. Стефа Сидор подмигнула Дарке:

— Пройдемся немного, а то здесь с ума можно сойти!

Но было уже поздно, на первом этаже раздался звонок, и пришлось с порога вернуться к парте. Вскоре в коридорах наступила тишина. Слышались только шаги учителей, торопливые и медленные.

По направлению к пятому классу шагов долго не было слышно. Наконец раздались очень медленные, медвежьи шаги.

Дверь открывается, а учителя не видно. Что он делает? Поправляет носок? Но вот наконец в дверях появляется великан. Тело его заполняет весь проем до верхней притолоки.

Дарка еще никогда не видела такого большого человека. Сперва она не различает ничего, кроме серо-бурой глыбы, которая медленно движется к столу. Наконец решается внимательно присмотреться к вершине этой горы. Странно — лицо у великана такое же, как у всех. Ярко-синие глаза на красном лице даже симпатичны.

— Садитесь и дайте мне немного передохнуть.

— Пожалуйста! Мы так соскучились! Мы просто жить без вас не можем!

— Оставьте меня в покое, Коляска! Я один раз поверил в нечто подобное и буду каяться до самой смерти.

Вышло остроумно, однако нельзя же смеяться над женой учителя! Тем более что в семье Мигулевых «жизни нет», и это всем известно.

— А среди историков были молодые люди?

— А Яссы больше Черновиц?

— А верно, что виноград там пять леев килограмм?

— А правда, что женщины там красят ногти в зеленый цвет?

Учитель вытер пот со лба.

— Советую всем, а особенно вам, Коляска, припрятать свои остроумные вопросы до следующего раза. Мне вы, голову не вскружите, а я не подарю вам больше ни минуты из урока истории. Я и так должен подумать… гм, как сделать, чтобы наверстать пропущенное время… Гм…

Он заложил руки за спину и принялся в задумчивости шагать по классу от доски к окну.

Дарка взглянула на Стефу Сидор и поймала себя на том, о чем до сих пор не догадывалась: обе они, и только они, завязывали бантики на блузках наискось. Дарке казалось, что это ее собственная идея — так завязывать бантик, но теперь она видит, что это заимствовано у Стефы. Более того! Волосы за ушами — это тоже прическа Стефы.

Когда кого-нибудь любишь, всегда хочется походить на него. Дарка уже не сомневается, что больше всех подружек, любит Стефу.

Впрочем, то, что она почувствовала к Стефе, ни с чем нельзя сравнить. Этому нет равных, как солнцу.

Учитель наконец что-то придумал и остановился у стола. Ему пришлось опереться, чтобы не покачнуться.

— Вам надо купить учебники по истории. Вы знаете, что я даже не спрашиваю учениц, у которых нет книжек. Еще советовал бы вам, — Мигулев любит «советовать», — не прибегать к уловкам, не изучать предмет вдвоем по одной книжке. Это вас не спасет, каждая должна иметь свой учебник. В этом году мы будем изучать всемирную историю… Гм… материал большой, а мы уже и так пропустили почти месяц… Надо что-то придумать. Есть учебник на украинском языке, очень хороший, но он слишком дорог и велик для вас… а мы должны спешить. Может быть, мы сделаем вот как: вы купите себе учебник на румынском языке Николицы, часть третья.

Класс зашумел:

— Мы не понимаем по-румынски!

— Пожалуйста, задавайте нам побольше, только по украинскому учебнику.

— Мы не хотим… хватит с нас румынских команд на гимнастике! — крикнула Ореховская так дерзко, что несколько учениц оглянулись на нее.

Учитель сделал вид, что не слышал и не знает, кто произнес эти слова. Он смотрел на класс с доброй улыбкой. И класс, накричавшись, успокоился.

— И чего вы подняли такой крик? Я прекрасно знаю, что вы ничего не поймете в румынском учебнике. Не много вы поймете и в украинской книге, не правда ли, Кентнер? Разве не понятно, что мне удобнее преподавать вам по-украински? Но это не выход! Что касается румынского учебника, я думаю так: я вам сначала расскажу по-украински, о чем идет речь, чтобы у вас было общее представление, а в румынском учебнике отмечу вам три-четыре важнейшие фразы, и вы заучите их наизусть. Вот и все! Когда придет инспектор, я спрошу вас так, чтобы вы сумели мне ответить. Я вам советую поступить так еще вот по каким соображениям. В Яссах на съезде историков был черновицкий визитатор [15] Инспектор (рум.). . Он заявил, что в этом году будет особенно нажимать на историю. Если он придет к нам, то хотя по закону вы можете изучать историю на украинском языке, господину визитатору придется отвечать по-румынски. Кто не захочет этого или не сможет, будет иметь дело с учителем Мигалаке, потому что визитатор спросит Мигалаке, как он обучает румынскому, если ученицы не умеют связать двух фраз. Я советую вам послушаться меня. Только не думайте, что я разрешу калечить фразы, которые надо вызубрить наизусть. О, нет! Это действительно должно быть выучено назубок!