Болеслав Прус - Анелька

Чем больше убывали ее физические силы, тем лихорадочнее кипели в ней всё новые мысли и чувства. Воображение рисовало ей многое такое, о чем ей никто никогда не говорил, она слышала музыку и какие-то голоса. Ей открывался новый, иной мир - может быть, то небо, о котором она все чаще думала.

Не раз хотелось ей рассказать кому-нибудь о своих видениях, но мешала застенчивость. А между тем по временам она чувствовала, что напор невысказанных чувств разорвет ей сердце. Это особенно стало тяготить ее с тех пор, как она прочла стихи в книжке, привезенной Шмулем.

Однажды тоска мучила ее больше, чем всегда; она ничего не могла делать, дома не сиделось, тянуло на волю. Она побежала на один из холмиков, кольцом окружавших лощину, где стоял хутор. Здесь она посидела, жадно вглядываясь и вслушиваясь во все вокруг, - и начала писать.

Это были первые стихи, сочиненные Анелькой. Вот что она написала:

Жаль мне дома родного,

Что стоял у пруда,

Жаль сада, беседки,

И каштана в саду,

И душистых цветов, что кланялись мне,

И птиц, клевавших крошки

На моем окне.

Жаль мне всего, и оттого я грустна,

Плачу не раз и на горку выхожу.

Может, отсюда увижу наш дом,

Хоть издали на него погляжу.

Все смотрю, но не видно ничего.

Бог облаком заслонил наш дом.

Как-то раз Юзек, вспомнив мать, расплакался и стал просить Зайца, чтобы он отвез его к ней. Анелька старалась утешить мальчика, показывала ему крольчат - ничего не помогало. И только когда она стала читать ему вслух стихи из книжки, Юзек успокоился и заснул.

В тот день расстроенная Анелька написала такие стихи:

Юзек, видно, сестру не любит,

Постоянно ее огорчает,

Играть не хочет и плачет.

Не плачь, Юзек, вернется мама,

Привезет тебе игрушек,

Купит фарфоровую куклу,

Ты так любил играть с нею.

Снова заживем все вместе,

Папа уж нас не покинет.

Будет у нас дом и садик.

Не плачь, Юзек, вернется мама.

Тише, дай мне послушать,

Не лает ли где-нибудь Карусь...

Ах, Юзек, я и забыла,

Что он, бедняжечка, умер.

Сядь, будем стишки сочинять,

И черные дни пройдут скорее.

Погоди, я утру слезы.

Они мне видеть мешают.

Когда Анелька ослабела до такой степени, что уже не могла ходить далеко, она целыми часами сиживала у ворот и смотрела на дорогу к лесу. Она видела, как желтые аистята высовывали головки из гнезд, словно звали родителей, охотившихся на болотах. Она слушала жалобы Ягны и молча, неподвижно сидела под холодным ветром до позднего вечера, когда над болотом начинали плясать блуждающие огоньки.

И все впечатления, все чувства, волновавшие ее в такие дни, она изливала в стихах:

Дует ветер так, что вздыхают стены,

А звезды дрожат и жмутся друг к другу.

Шумит лес, и плачут аистята.

Им и в гнездах холодно без мамы.

Ветер слезы их унесет к болотам,

Туда, где шумит сухой камыш на кочках,

Шепнет матерям, что тоскуют птенцы,

И они вернутся... Счастливые птицы!

На пороге плачет старая мать,

Вздыхает отец от горя:

"Ох, не вернутся детки наши,

Как вернулись аисты к аистятам".

Но только задремлет несчастная мать,

Летят души детей к родным местам.

Всемогущая божья рука

Отпускает их на землю,

Как выпускает добрый человек

Пугливых птичек из клетки.

В городе грустит наша мама без нас

И не слышит, как мы вздыхаем,

Добрые духи, возьмите нас

И отнесите к Маме!

Со дня отъезда матери прошло почти три недели. Ниоткуда не было никаких вестей. Заяц с женой сильно тревожились, не понимая, что случилось с пани, а больше всего заботила их участь оставленных на их попечение детей. Деньги все были прожиты, продукты - на исходе, и незадачливым обитателям уединенного хутора грозил если не голод, то тяжкие лишения.

Анелька так уже ослабела, что не вставала с постели. Она ела очень мало, целыми днями молчала, не читала больше, и даже проказы Юзека не вызывали у нее улыбки. А мальчик бегал в отрепьях и дырявых башмаках по окрестностям и так упивался новыми впечатлениями и свободой, что не замечал ни холода, ни жары, забывал об отдыхе и даже о сестре и матери. Домой он прибегал только тогда, когда ему очень хотелось есть, а все остальное время проводил в лесу или на болотах.

Так все обстояло на хуторе, когда однажды здесь появилась крестьянская одноконная телега, на которой, кроме возницы, сидела женщина в темном платье. Заяц, убиравший на лугу сено, бросил работу и побежал навстречу телеге в надежде, что это едет пани. Но, подойдя, он увидел незнакомую женщину, которая тотчас спросила:

- Ну, как дети?

Заяц посмотрел ей в лицо и сказал:

- Панич ничего, прыгает, а паненка совсем расхворалась.

- Больна? Вот беда-то! А что с ней?

- Где же нам знать, милостивая пани? Расхворалась так, что с постели не встает, и все. - Потом прибавил: - А может, вы от нашей пани? Как же она там? Паненка сильно скучает, и мне так думается, с того она и захворала.

- Бедняжечка! - прошептала приезжая, утирая глаза, но на вопросы Зайца ничего не ответила.

Телега тронулась, а Заяц шагал рядом. Приезжая несколько раз заговаривала с ним. Казалось, она хотела что-то сообщить или спросить, но тотчас, словно спохватившись, умолкала.

Услышав стук колес и крик Ягны, которая вообразила, что это вернулась пани, Анелька сползла с топчана и вышла в сени.

- Тетя Андзя! - воскликнула она, увидев приезжую.

Они долго целовались. Наконец девочка спросила:

- Тетя, вы от мамы приехали? За нами?

Тетушка ответила не сразу и как-то нерешительно:

- Нет, деточка, пока еще не за вами. Я поступаю экономкой к одному почтенному ксендзу и еду к нему. Но как только с ним договорюсь, я дня через два-три опять приеду и тогда уже заберу вас. А что у тебя болит?

- Ничего не болит, тетя. Только опять придется лечь... А что же с мамой? Мы ни одного письма от нее не получили.

Тетушка, провожая ее до топчана, отчего-то вся дрожала. Уложив девочку, она только тогда обвела глазами комнату.

"Боже, какая нищета!" - пробормотала она про себя, а вслух сказала весело и громко, как всегда:

- Что ж мама? Мама ничего. Бабушка ваша не приехала, и мама ей написала письмо. - Тетка высморкалась. - Так что понимаешь, деточка... Что я хотела сказать? Бабушка ваша, тетка твоего отца, велела маме сейчас же ехать к ней в Варшаву.

- И мама поехала?

- Ну конечно! В тот же день. С вашей бабушкой шутить не приходится. К тому же...

- В Варшаве живет Халубинский, - вставила Анелька.

- Вот в том-то и дело! Это самое я и хотела сказать... в Варшаве Халубинский. Ого, это знаменитый доктор! К нему все ездят, как в Ченстохов на богомолье... Мне это рассказывал один ксендз, у которого больная печень...

- А мама здорова? - спросила Анелька, пытливо глядя тетке в глаза.