Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Он бы, может, еще долго говорил и клялся, если бы не красноглазый майор, который схватил Мадзю за руку, увлек ее в соседнюю комнату и сурово спросил:

- Говорил тебе отец, что ты можешь открыть здесь пансион, разумеется, когда свету повидаешь?

- Говорил. Спасибо вам, большое спасибо!

- Глупости все это, трубки табаку не стоит! - прервал ее майор. - Так вот слушай: после моей смерти получишь четыре тысячи. Помолчи! А через год могу одолжить тебе тысячу, две тысячи под процент. Понятно?

- Но, пан майор...

- Помолчи! А теперь спрячь вот это, - закончил он, протягивая ей кошелек из лосиной кожи. - Помолчи! Приняла от этой сумасбродки браслет, можешь взять от меня несколько золотых. Но только про черный день, помни!

- Я не могу...

- Тсс! Ни слова! От меня ты можешь принять как... от старшего брата.

Как ни огорчена была Мадзя, однако рассмеялась, услышав этот титул, и поцеловала майора в руку.

- Жена начальника уже едет, - вбегая в комнату, крикнула мать.

К крыльцу подкатил экипаж. Кто-то одел Мадзю, она повалилась в ноги отцу и матери и почувствовала, что лицо и лоб у нее мокрые от чужих и своих слез. На улице стояла толпа, кто-то целовал ей руки, какие-то мужчины усадили ее в экипаж и засыпали букетами цветов. Потом дверцы захлопнулись, и экипаж тронулся.

- Будь здорова! Пиши! Не забывай! - кричали с крыльца.

- Господи, благослови, - крикнул кто-то чужой около забора.

Экипаж колыхался и катил, колыхался и катил, катил без конца. Когда Мадзя отняла от глаз мокрый платочек и, попросив у жены уездного начальника извинения за беспокойство, повернула голову, вдали видна была уже только колокольня иксиновского костела, блестевшая на солнце.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Возвращение

- Панна Магдалена, пора вставать!

Вместе с этим возгласом Мадзя услышала стук колес, лязг цепей и торопливое пыхтенье паровоза. Но в вагоне ее укачало, и она никак не могла открыть глаза.

Внезапно стукнуло окно, и Мадзю обвеяло струей свежего воздуха. Она вздохнула и протерла глаза.

Сон пропал, Мадзя начинала сознавать окружающее. Она сидит в уголке купе первого класса, а напротив нее спутница, жена начальника, глядясь в маленькое зеркальце, умывает одеколоном лицо и приглаживает волосы. Над миром ясное утро.

- Добрый день, пани начальница!

- Добрый день, добрый день, милая панна Магдалена! Вы крепко спали! После бани и после слез всегда хорошо спится.

- До Варшавы еще далеко? - спрашивает Мадзя.

- Мы выехали с последней станции.

Мадзя, покачиваясь, подходит к окну и начинает смотреть на окрестность.

Поля сжаты; на пожнях вспыхивают и гаснут капли росы; листва деревьев, убегающих назад, какая-то блеклая, будто осень здесь начинается раньше, чем в Иксинове. Порою в полях забелеется хата, обнесенная изгородью; издалека видны две высокие трубы.

А на самом горизонте встает огромное серое марево, разрезанное поперек тремя дымными полосами. Нижняя полоса - это Повислье, средняя - склоны, верхняя - шпили Варшавы, которая напоминает таинственную гряду зубчатых гор с пиками, там и тут уносящимися ввысь.

- Ну и воздух у вас здесь, в Варшаве, - говорит жена начальника. - Я уверена, что через два дня легкие у меня станут черными. - Ах, господи, и как вы только можете жить здесь?

- А вы взгляните, чем ближе мы подъезжаем к городу, тем скорее рассеивается дым. О, вон башня кирки, слева костел Святого креста, справа Рождества богородицы. Видно, ясно видно!

- Нет, уж покорно благодарю за такую ясность! Господи! Да я бы за год здесь умерла! А вы, панна Магдалена, как начнутся каникулы, возвращайтесь в Иксинов. О, вот и свисток! Сейчас выходить! Я вас довезу.

С этими словами жена начальника начинает доставать из вагонной сетки узлы, баулы, зонтики. Поезд замедляет ход, слышен громкий говор, кондуктора открывают двери.

- Варшава!

- Эй, носильщик! - зовет жена начальника. - Закажи-ка поудобней пролетку! - Она сует носильщику целую кучу вещей.

Поверх плеча носильщика Мадзя замечает худенькую девицу в темном платье, озабоченное лицо которой кажется ей знакомым.

- Мадзя! - протягивая руки, окликает ее вдруг озабоченная девица.

- Жаннета! - отвечает Мадзя. - Что ты здесь делаешь?

- Я приехала встретить тебя.

- А ты откуда знаешь, что я должна вернуться?

- Ты же телеграфировала панне Малиновской, вот она меня и послала.

Обе барышни с такой стремительностью падают друг другу в объятия, что загораживают проход и задерживают на перроне движение. Их задевает тележка, толкает кондуктор, наконец на них натыкается носильщик и нечаянно разделяет зонтиком жены начальника.

- Итак, я вам больше не нужна, - говорит жена начальника и тоже заключает Мадзю в объятия. - Что ж, до свидания, панна Магдалена, до новой встречи, самое позднее в конце июня будущего года. Я говорю: до свидания не только от своего имени, но и от имени всего города и моего супруга, которому вы тоже вскружили голову. О, мы будем ссориться в Иксинове!..

Носильщик занялся вещами Мадзи, и обе барышни вошли в пассажирский зал.

- Боже, Мадзя, ты прекрасно выглядишь, - заговорила Жаннета, - а тут кто-то распустил слух, будто ты в апреле умерла! Устроила себе каникулы с апреля до августа, поздравляю! То-то, верно, наслаждалась?

- Я даже сестренки не видела, - прервала ее Мадзя. - Ну, как у вас дела?

- Ничего. В пансион такой наплыв, что панна Малиновская не хочет принимать учениц. А какие перемены! В прежней квартире Ады Сольской и пани Ляттер сейчас дортуары; хозяйкой в пансионе мать панны Малиновской, а у нее самой, кроме приемной, всего лишь одна комната. Слыхала? Начальница в одной комнате!

- Доходы, у нее, наверно, меньше, чем у пани Ляттер?

- Сомневаюсь, - возразила панна Жаннета. - Хотя, представь себе, она берет с учениц на пятьдесят и даже на сто рублей меньше, нам повысила жалованье, ну... и стол стал лучше. Гораздо лучше!

- Вот и отлично!

Панна Жаннета вздохнула.

- Дисциплина, страшное дело! Пансионерок посещать не разрешается, мы можем принимать гостей только в общей гостиной. В девять часов вечера все должны быть дома. Иоасе у нас нечего было бы делать. Это монастырь!

Носильщик вынес вещи, барышни сели на извозчика.

- Как трясет на ваших извозчиках, ой, упаду! - воскликнула Мадзя. Пыль, духота!

- А мне кажется, что сегодня чудный воздух, - улыбнулась панна Жаннета. - Я так давно не была в деревне, что, наверно, не смогла бы там дышать, прибавила она со вздохом.

- Панна Говард у нас? - спросила Мадзя.

- Что ты! У панны Малиновской нет места прогрессисткам.

- Шум, гам! Несносная Варшава! Ты ничего не слыхала про Сольских, про... Элену Норскую? - краснея, допытывалась Мадзя.

- Все они за границей, но скоро должны вернуться, - отвечала панна Жаннета. - Ада хочет сдать экзамен на доктора естественных наук, Эленка и Сольский, кажется, помолвлены; но они все время то мирятся, то рвут отношения. Эля, видно, так же деспотична, как пани Ляттер, а Сольский ревнив. Не пойму я их. Сворачивай в ворота и заезжай во двор, - крикнула панна Жаннета извозчику.