Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Слышал? - спросила пани Коркович, в отчаянии глядя на мужа.

- Твой воспитанник, - ответил супруг.

Пан Бронислав сорвался с дивана.

- Но сын-то я ваш, папаша, весь в вас вышел! - воскликнул он, хлопнув папашу по животу.

- Ха-ха-ха! - расхохотался пан Коркович.

На прощанье Мадзю расцеловали, все семейство звало ее в гости. Она вышла, удивленная. Стало быть, и пан Бронислав попал в список поклонников Элены, а ведь в Варшаве их было уже несколько человек! Что скажет об этом Сольский, человек такой исключительный и гордый? Так вот как Эленка относится к последней воле матери!

От Корковичей Мадзя направилась к панне Малиновской, которая поздравила ее с уходом от них и спросила, не возьмется ли она давать в пансионе ежедневно три урока арифметики и географии в младших классах.

- Я как раз пришла просить вас об этом, - обрадовалась Мадзя.

- Разве? Вот это правильно, надо обеспечить себе свой кусок хлеба, ответила панна Малиновская. - Непостоянный народ эти баре, переменчивы, как вкусы женщин. Так приходите завтра в девять и приступайте к работе. А пока до свидания, я очень занята.

Простившись с панной Малиновской, Мадзя на лестнице встретила панну Жаннету, которая поджидала ее.

- Мадзя, - начала она без вступления, - неужели ты хочешь давать у нас уроки?

- Да, - весело ответила Мадзя. - И представь, у меня уже есть у вас три урока.

Панна Жаннета пожала плечами и сказала безразличным тоном:

- Ну-ну! Да если бы я занимала у Сольских такое положение, я бы и не подумала давать уроки...

- Отчего же?

- Да так.

Они холодно простились.

"Уж не хочет ли она, - подумала огорченная Мадзя, - чтобы я жила у Сольских из милости? Ведь знает же, что я должна работать и у Ады проживу не больше двух месяцев".

С этого времени жизнь Мадзи у Сольских потекла ровно.

Она вставала в седьмом часу и, одевшись, молилась. Это были тяжелые минуты. Мадзе часто приходило в голову, что бог может не внять молитвам такой большой грешницы, как она.

Около восьми ей приносили кофе, после кофе, поцеловав Аду, утопавшую в пуховиках и кружевах, она бежала в пансион, откуда возвращалась в первом или в третьем часу.

Веселая, улыбающаяся, она рассказывала Аде о событиях, происшедших в пансионе, а затем у себя в комнате занималась с Зосей, племянницей Дембицкого, который жил в левом крыле дома, рядом с библиотекой.

- Знаешь, Зохна, - сказала она однажды Зосе, - завтра мы пойдем в пансион, будешь учиться в четвертом классе. Надо кончить пансион, а то дядя будет огорчаться.

Девочка побледнела и задрожала.

- Ах, панна Магдалена, - сказала она, - я так боюсь! Они будут смеяться надо мной. Да и панна Малиновская меня не примет...

- Не бойся! Приходи завтра ко мне в половине девятого, только дяде ни слова!

На следующий день утром Мадзя привела Зосю в пансион; девочка побледнела от страха, и носик у нее покраснел от мороза. Но Мадзя по дороге так весело с нею разговаривала и столько задавала ей вопросов, что девочка и не заметила, как очутилась в коридоре пансиона.

Одна из горничных сняла с Зоси коротенький салопчик, и Мадзя ввела дрожащую девочку в четвертый класс.

- Посмотрите, дети, - обратилась она к ученицам, - это Зося пришла, которую вы так звали к себе! Любите ее и будьте добры к ней.

Девочки окружили старую подругу и стали так мило с нею разговаривать, что Зося забыла о своих страхах. Только когда Мадзя вышла из класса, девочка снова побледнела, и широко открытые глаза ее устремились вслед Мадзе.

Вернувшись из коридора в класс и поцеловав испуганную Зосю, Мадзя снова сказала ее подругам:

- Любите ее, крепко любите! Она боится, чтобы вы не сделали ей чего-нибудь плохого.

Зося осталась в классе. На большой перемене она призналась Мадзе, что в классе ей весело, а возвращаясь в третьем часу домой, сказала, что не понимает, как могла столько месяцев выдержать без общества подруг.

Встревоженный Дембицкий ждал во дворе; увидев худенькую, улыбающуюся племянницу, старик подбежал к ней.

- Как? - воскликнул он. - Ты вернулась в пансион?

- И будет теперь ходить, пока не кончит! - поспешно ответила Мадзя.

Дембицкий с благодарностью посмотрел на Мадзю. Он ввел озябшую Зосю в комнату и, снимая с нее легкий салопчик, спросил:

- Ну как, ты испугалась? Страшно тебе было?

- Ужасно! Но когда панна Магдалена поцеловала меня, на сердце у меня стало так легко! Знаете, дядя, так легко, что я вошла бы в самую темную комнату!

В тот же вечер Дембицкий рассказал Сольскому о Зосе, о ее страхах, долгом перерыве в занятиях и сегодняшнем возвращении в пансион благодаря Мадзе, которая все уладила тайком.

Сольский слушал, расхаживая в возбуждении по кабинету. Наконец он велел позвать сестру.

- Ада, ты про Зосю слыхала? - спросил он у сестры.

- Конечно. Весь замысел Мадзя обдумала у меня в комнате.

- Мы бы этого не сумели сделать, Ада?

- Нам бы это в голову не пришло, - тихо ответила сестра.

- Ангел во плоти или... гениальная интриганка! - буркнул Сольский.

- Ах, уволь, пожалуйста! - вспыхнула Ада. - Ты можешь пессимистически смотреть на весь мир, но не на Мадзю.

Сольский рассердился и, выпрямив свою тщедушную фигуру, воскликнул:

- Это почему же, позвольте вас спросить? Разве панна Магдалена не женщина, и к тому же красивая? Поэты очень метко назвали женщину плющом, который, для того чтобы развиться и расцвести, должен обвиться вокруг дерева и сосать, сосать, сосать! Чем больше он сосет и чем ближе к смерти его опора, тем пышнее он и краше его цветы...

- Вот уж не знала, что ты способен говорить такие вещи о подруге сестры!

- А разве панна Элена не была твоей подругой? - ответил он, сунув руки в карманы. - Ты считала ее неземным существом! Ну, а сегодня этой небожительнице молится добрый десяток поклонников, и это за три месяца до окончания траура по матери! Согласись, Ада, что у богинь вместо сердца камень даже тогда, когда они еще не стали бессмертными статуями, - закончил он, целуя сестру.

Они тут же помирились; Ада вышла, а Сольский со скучающим видом уселся за бумаги, связанные с заводом.

В начале февраля Мадзя вернулась как-то пораньше из пансиона и увидела на лестнице суетящихся слуг. Горничные бегали вверх и вниз по этажам с бутылками и полотенцами, а младшие лакеи, заняв позиции на разных этажах, взимали с них более или менее чувствительный выкуп, что сопровождалось легкими вскриками.

Заметив Мадзю, горничные стали серьезны, как сестры милосердия, а лакеи сделали вид, что это, собственно, они тащат наверх бутылки и полотенца.

- Что случилось? - с испугом спросила Мадзя.

- Графиня заболели, у них мигрень, - с низким поклоном ответил один из лакеев, с трудом подавляя вздох, который будто бы рвался из его груди.