Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Погоди, - перебила Ада. Она позвонила и, когда вошел слуга, сказала ему: - Попросите барина.

- Что ты делаешь, Ада? - крикнула Мадзя, закрывая руками лицо. - Хотя, как знать... Может, лучше, если пан Стефан узнает обо всем.

Сольский тотчас пришел. Он так изменился, что Мадзя при виде его воскликнула:

- Вы больны?

Но она тут же смутилась и опустила глаза.

- Нет, я здоров, - возразил Сольский, чувствуя, что хорошее настроение возвращается к нему. - Немного болела голова от бессонницы, но мне уже легче.

Встревоженная Мадзя молчала, и Сольский прибавил:

- Вот поболтаю с вами обеими и буду совсем здоров.

- Мадзя хотела нам что-то рассказать, - обратилась к нему Ада.

- Я только тебе хотела рассказать...

- Вот увидишь, будет лучше, если и Стефек послушает, - сказала Ада. Нас обоих живо интересует все, что волнует тебя.

- Злая! - шепнула Мадзя.

Сольский уселся, глядя на сестру.

- Помнишь, Адочка, - начала Мадзя, - как перед вашим отъездом за границу ты поссорилась с Элей?

- Не я с ней, а она со мной, - прервала ее Ада, - когда Романович отказался давать нам уроки алгебры.

- Вот, вот, - подтвердила Мадзя. - Я еще хотела тогда помирить вас, пошла от тебя к Эле, а она схватила меня за руку и потащила к дверям кабинета пани Ляттер. И представь себе, что я невольно увидела и услышала. Нет, ты только подумай, дядя Мани Левинской, такой грузный, седой старик, делал пани Ляттер предложение! Он как раз говорил ей, что у него свободное от долгов имение и даже есть немного денег наличными. Разумеется, пани Ляттер только посмеивалась над его предложением, - ведь муж ее был жив! - но мне показалось, что она не совсем равнодушна к славному старичку. Я даже думаю, что именно поэтому она не удалила Маню Левинскую из пансиона после истории с Котовским.

- В бытность студентом Котовский был влюблен в Маню, - объяснила Ада брату, - а теперь он ее жених.

- И кроме того, доктор, - вставила Мадзя. - Так вот, - продолжала она, - когда пани Ляттер внезапно уехала из Варшавы, она отправилась в деревню Мельницкого и... утонула в реке возле его усадьбы. А он, вообрази, в этот самый день был у нее в Варшаве. Словно что-то предчувствуя, старик все повторял: "Она поехала ко мне! Мы разминулись!" Я слышала это собственными ушами. И он тут же поспешил обратно в деревню. Подумай только! Когда он остановился у переправы и стал допытываться, не проезжала ли здесь такая-то барыня, один из перевозчиков приподнял рядно и показал ему лежавший на земле труп пани Ляттер. Бедняга Мельницкий вскрикнул и упал, его разбил паралич.

- Но ведь он жив, - заметил Сольский.

- Да, жив, но парализован, - продолжала Мадзя. - В прошлом году он отдал имение в аренду и переехал в Варшаву с Маней Левинской, которая ходит за ним, как родная дочь. Но вот беда, арендатор ничего не платит, а ссуду по закладной получить нельзя. Сегодня мне принесли записку от Мани Левинской, она просила навестить ее. Я пошла и увидела грустное зрелище. У них три комнатушки и кухня. В одной комнате Маня занимается с учениками, которые платят ей пять-шесть рублей в месяц, а в другой комнате сидит в кресле пан Мельницкий. Боже, какой у него жалкий вид! Худой, лицо землистое, с обвислыми мешками. Он не в состоянии двигаться, говорит с трудом. Пожалуй, у него и рассудок помутился; когда я, незнакомый человек, вошла в комнату, он начал жаловаться, что его обокрали, что служанка щиплет и бьет его. И ужасно обижался на Маню: она, мол, о нем не заботится, оставляет его по целым дням без присмотра! А она, бедняжка, в это время занимается дома с ученицами или бегает по урокам, не то им нечего было бы есть...

Мадзя с трудом сдерживала слезы. Голос ее дрожал и прерывался.

- Бедный пан Котовский помогает им, чем может. Но хотя он уже врач с дипломом и пробыл год за границей, практики у него нет. Ах, Ада, если бы ты слышала, как плакала Маня и как кричал ее дядя! У тебя сердце разорвалось бы от жалости. Пан Стефан! - внезапно воскликнула Мадзя, умоляюще сложив руки. - Пан Стефан, только вы можете их спасти. Если бы Котовский получил место доктора при заводе! Но нет, я знаю, вы сердитесь на меня. Так лучше выгоните меня, а им...

Рыдания помешали ей договорить.

- Святая! - прошептал Сольский. Он схватил руку Мадзи и осыпал ее страстными поцелуями. - Благословен наш дом, в который ты послана богом!

- Стефан, опомнись! - остановила Ада брата, отнимая у него руку Мадзи.

Сольский встал со стула, пошатываясь, как пьяный. Но, заметив изумленный взгляд Мадзи, мгновенно остыл.

- Как зовут этого молодого доктора и где он живет? - спросил пан Стефан.

Мадзя назвала фамилию и адрес.

Сольский поклонился и, выходя из комнаты, сказал:

- Часа через два я сообщу вам результат.

Едва закрылась за ним дверь, как встревоженная Мадзя повернулась к Аде.

- Боже мой, неужто пан Стефан обиделся?

Панна Сольская взглянула на нее с недоумением.

- Дорогая Мадзя, - сказала Ада, - то ли ты притворяешься, то ли... и впрямь не видишь?

- Чего не вижу? - спросила Мадзя.

- Да того... того, что Стефан охотно выполняет твои просьбы потому... потому, что они всегда бескорыстны, - ответила Ада.

Спустя час, во время обеда, к которому Сольский не вышел, тетушка Габриэля была очень холодна: она смотрела на Мадзю свысока, ни о чем не спрашивала, а когда девушка заговаривала с ней, отвечала нехотя.

"Наверно, пани Габриэля, - думала оробевшая Мадзя, - кого-то уже прочит на должность заводского доктора и потому на меня рассердилась. Пусть, лишь бы им, бедняжкам, было лучше! Ясно одно - я здесь зажилась. Скоро мне проходу не будет от желающих получить работу у Сольского, и в конце концов я надоем ему так же, как его тетке. Бежать надо отсюда, и поскорее".

Глава шестая

Студент, который успел стать доктором

Тем временем Сольский отправил Котовскому спешное приглашение и с нетерпением ждал молодого доктора.

Около семи часов вечера доложили о его приходе.

Немало воды утекло с тех пор, как пан Владислав, тогда еще студент, помогал панне Говард печатать статьи об опеке над незаконнорожденными детьми. Да и сама панна Говард решительно изменила свои взгляды на незаконнорожденных детей, узнав, что ее противница, член женского союза Канаркевич, стала помогать обманутым девушкам.

Однако пан Владислав Котовский мало изменился. Как и полтора года назад, это был замкнутый, неразговорчивый и угрюмый молодой человек с впалыми щеками и вихрами, которые торчали у него, как у дикобраза. Правда, вместо потертого мундира на нем была черная, побелевшая по швам тужурка, но брюки, как и прежде, были вытянуты на коленях.

Котовский вошел в кабинет пана Стефана с высоко поднятой головой, приглаживая волосы и стараясь, как и подобает перед магнатом, придать своему лицу независимое выражение. Но важный барин с первого взгляда понял, что гордый выскочка очень смущен и сердце его трепещет, обуреваемое смутными надеждами.